поэтому были неприятно удивлены, когда один из них воспротивился этому.

— Это, конечно, аристократ, — ворчали они, неприязненно посматривая на нового однокашника.

— Не удивляйтесь, он привык ездить в карете.

— И иметь собственного лакея.

Юла пришел в их класс только в этом году. Он должен был учиться в шестом классе, но долго болел; даже сейчас он еще ходил с палкой. Он не пробыл с ними и недели, как пронесся слух, будто он сын бедного дворянина из Италии, который погиб во время войны, будучи морским офицером.

— Говорят, что этот дворянин однажды приехал в Весели, в замок, — шептались по секрету девушки, — и там познакомился с матерью Юлы. Она тогда там служила и была очень красива. Он влюбился в нее и против воли своей семьи женился на ней.

Вздыхая, они мечтательными глазами смотрели на высокую фигуру Юлы. По всему было видно, что он аристократ: как прямо он держится, какое у него одухотворенное лицо, какие светлые волнистые волосы! Он совсем не такой, как остальные гимназисты, какой-то особенный, благородный. И тем, что Юла припадал на одну ногу, он словно подчеркивал свое дворянское происхождение.

— Послушай, Маруша, мне нравится этот Юла, — доверилась подружке Лида, девушка с огнем в черных глазах. — Серьезно, у него такие небесно-голубые глаза!

Марушка лишь скривила губы:

— Мне он кажется страшно напыщенным. Воображает о себе бог знает что.

Однако Лида продолжала следить за Юлой томным взглядом, заранее восхищенная всем, что он скажет или сделает.

— Как же мы сможем сосредоточиться, — доказывал «аристократ» классному руководителю, — если на каждый урок мы будем переходить из кабинета в кабинет? Это само по себе рассеивает внимание.

Классный руководитель иронически усмехнулся:

— Так вы считаете, что школа вам может дать знания исключительно в одном кабинете?

Однако Юла не поддавался. Два года, которые он проболел, не были для него потеряны. За это время он прочитал столько книг, что смело мог вступить в спор с любым из преподавателей.

— Дело не в том, чтобы школа давала как можно больше знаний, — возразил он твердым голосом, — а, главным образом, в том, чтобы она приучала учеников к точности, внимательности и методичности.

Классный руководитель покраснел от злости.

В классе воцарилась тишина. И в этой тишине в сердцах однокашников рушилась стена, которой они, выходцы из семей бедных железнодорожников, крестьян и ремесленников, отгородились от этого пришельца аристократического происхождения.

В проходе между партами зашелестела записка. Юла развернул сложенную бумажку, которая прилетела к нему с Марушкиной парты: «Здорово ты его поддел. Поздравляю! М. К.».

С этого дня Юла стал своим. Он публично поддержал их идеалы, думал так же, как и они. Иначе он и не мог. Его мать жила трудом своих собственных рук, а он рос среди рабочих нефтяных разработок в словацких Гбелах, в этом суровом краю нищеты и каторжного труда. Легенда о его дворянском происхождении рассеялась как дым.

Когда гимназисты собирались перед началом уроков, теперь каждое утро звучал пламенный голос Юлы. Он знал больше остальных, у него уже сложилось свое мировоззрение, появились политические убеждения.

Марушку притягивала его образованность, начитанность, но стоило ей поговорить с ним, как она уходила от него в глубоком разочаровании.

«Это безбожник, — думала она с ужасом, — для него нет ничего святого!»

Но какая-то тайная сила вновь и вновь тянула ее к светловолосому молодому человеку.

«Буду говорить с ним о чем-нибудь другом, например о литературе, — думала она. — Разве нужно говорить только о религии?»

Но о чем бы они ни говорили, всегда, в конце концов, речь заходила о боге.

— Религия, как таковая, потеряла свой смысл, — сказал ей как-то Юла, — церковь превратила ее в орудие власти.

— Ладно, — согласилась Марушка, — допустим, что с религией дело обстоит именно так. Но ведь господь остается всегда одинаковым, церковь на него не может иметь никакого влияния, на господа вообще никто не может иметь влияния.

Юла снисходительно улыбнулся.

— Ребенок, — сказал он, — ты до сих пор не поняла, что не бог создал человека по образу своему, а, наоборот, человек по своему подобию создал богов.

«Ведь это правда, — с ужасом подумала Марушка, и перед ее глазами возник образ Иисуса и святых. — Все они имеют подобие человека. Но…»

Однако на каждое ее «но» у Юлы был готов быстрый и обоснованный ответ. Рушился детский мир Марушки, мир дорогой и близкий, окружавший ее с колыбели. А в душе появилась и постоянно углублялась трещина…

Пожелтели листья на деревьях, то там, то здесь они отрывались и неслись к земле, окоченевшей под октябрьским небом. По ночам на темном небе зажигались звезды, и их яркий ясный свет дышал холодом.

Обычный круговорот жизни. Весна, лето, осень…

Так же, как и в прошлом, и в позапрошлом году…

И все-таки нет! В холодном воздухе этого года ощущалось нечто новое. Какая-то угроза. Напряженность.

— «Итальянские войска вошли в Абиссинию»! — выкрикивали продавцы газет на улицах. — «Совет Лиги Наций предпринял санкции против Италии»!..

Четвертый «А» гудел, как улей.

— На такое варварство способен только фашизм! — возмущался Юла. Он стоял на кафедре, окруженный однокашниками, размахивая руками. — В эти минуты фашистские бомбы падают на абиссинские села и убивают невинных людей — мужчин, женщин, стариков, детей… Местные жители, босые и безоружные, воюют с итальянской армией, вооруженной до зубов и оснащенной самой современной военной техникой. Лига Наций объявила Италию агрессором. Но какой от этого толк? Это — пустая формальность. Где гуманность? Это отвратительно, чудовищно — так вероломно напасть на беззащитный народ!

Он на мгновение замолк. Класс внимательно смотрел на него. Юла многозначительно взглянул на Марушку и тихим, словно упавшим голосом произнес:

— И это фашистское оружие, несущее смерть невинным людям, освящает сам папа римский!

Марушка, слушавшая его до этой минуты с расширенными от ужаса глазами, вздрогнула. Испуганно оглянулась, словно ища бомбу замедленного действия, которая вот-вот должна взорваться. Наконец сделав несколько шагов, она оказалась рядом с Юлой.

— Наши симпатии на стороне каждого народа, защищающего свою свободу и независимость, даже если он борется против самого папы…

11

— Наверное, так будет лучше всего, — рассудительно сказал папа, отложив газету, — ответим на объявление, и готово. Девочка научится говорить по-немецки и религиозность не утратит. Ведь она будет жить в доме священника, будет молиться с членами его семьи и в церковь с ними ходить.

В прошлом году родители помучились с Марушкой. С ней происходило нечто загадочное. Когда ребенок взрослеет, разумеется, он бывает строптивым — это они могли понять. Но с Марушкой происходило что-то другое, чего они не понимали.

— Когда