Вечером он долго просидел у родителей, отец лег в постель, но хотел разговаривать: то просил утихомирить Римму Матвеевну, которая никак не унималась, и продолжала во всех несчастьях обвинять Соню, то требовал успокоительного, то просил налить чего-нибудь спиртного. Антон долго сидел с отцом, таблеток не дал, а вот коньяка налил, потом успокаивал маму, пока не приехала его жена Лена, выразила соболезнования родителям и забрала мужа домой.

Горе от потери брата, лихорадочные, путаные мысли о том, что же могло произойти, беспокойство за родителей — все это буквально разрывало ему мозг. Голова гудела страшно. Чтобы хоть как-то заснуть, Антон выпил сразу почти бутылку водки, закусил двумя бутербродами и провалился в нехороший, тяжелый сон. Он проснулся с больной головой, вставать не хотелось. Сын Сашка, понятное дело, был в школе, а вот Лена оказалась дома, наверное, перенесла записанных пациентов на другое время. Или…

Антон обрадовался, что не один, но с другой стороны, ему сейчас не требовалась поддержка, ему хотелось все тщательно обдумать, а для этого как раз нужно было временное уединение. Он дал себе час. Больше времени у него все равно не будет, но хотя бы час ему необходим, чтобы хоть как-то собраться. Сон не дал Антону отдыха, в голове было туманно, мысли расползались в разных направлениях и никак не желали обретать хоть какую-то стройность. Но Антон знал, что часто мысль, для того чтобы она обрела какие-то формы, нужно «проговорить». К тому, что человек произносит вслух, он, как правило, относится более ответственно, чем к тому, что просто болтается в голове без всякого контроля. Может, и хорошо, что Ленка дома.

Антон встал, чувствуя себя разбитым, пошел на кухню, где жена готовила жаркое и резала овощи на винегрет, вяло поздоровался с ней, намешал себе опохмелочный коктейль из водки и кислого морса. Кухня у них была большая, в углу очень уютно примостился небольшой диванчик, Антон сел, сделал большой глоток и посмотрел на Лену.

— Хочешь поговорить? — спросила жена, всегда понимавшая его с полуслова, и уселась на низкий пуфик, стоящий напротив.

— Ален, я даже не знаю, — покачал головой Антон. — Случилось что-то ужасное, и я не могу прийти в себя. Если бы Пашка просто умер или погиб от несчастной случайности, тогда я просто горевал бы, и все. У меня было бы только горе. Наверное, мне было бы легче. А так я даже горевать не могу толком, я все время думаю о том, что там случилось, кто его убил и почему.

— Ты не можешь сосредоточиться на своем горе, это понятно, — подтвердила Лена, которая была стоматологом по профессии, но при этом очень тонким психологом.

Она очень хорошо разбиралась и в людях, и в мотивах их поступков, такой у нее был природный дар. Он распространялся и на удивительную способность понимать окружающих, найти нужное слово в нужный момент. Именно это качество и привлекло в свое время Антона, и он, высокий, спортивный, очень интересный внешне парень, потянулся к неброской серенькой мышке Леночке, которая как никто умела его понять и с которой ему всегда было уютно и спокойно.

— Я понимаю, ты теперь себе места не находишь, — продолжила она, — с одной стороны, это даже и хорошо — это как-то оттеснит твои страдания. Но ты ведь не детектив, Антон, у тебя нет ни опыта, ни возможностей, чтобы самостоятельно выяснить, что случилось с Пашей. Ты будешь метаться, но едва ли хоть на шаг приблизишься к истине. И начнешь испытывать чувство неудовлетворенности, а может быть, даже вины перед памятью брата из-за того, что ты не смог найти его убийцу. Разве не так? Может быть, лучше, если все будут заниматься своим делом: сыщики искать преступника, а ты оплакивать смерть брата. Это логично и правильно, я думаю.

— Лен, ты права, конечно, я с тобой не спорю, — ответил Антон, как всегда, отдавая должное логике жены. — Но я не очень-то верю в то, что следствию удастся установить истину. Вернее, я вообще в это не верю.

— Почему? — удивилась Лена. — Следователь бестолковый? Странно, я думала, что если убит полицейский, да еще и в чине подполковника, то дело обязательно будет на каком-нибудь особом контроле, и расследовать его будут лучшие специалисты.

— Да так все и есть, — согласился Антон, — в группу включили наверняка лучших оперов, а следователь там вообще «звезда», очень опытный, я много о нем слышал, фамилию Поповкин в юридических кругах все знают. Я не в нем сомневаюсь. Как бы тебе это объяснить…

Антон замешкался, наморщил лоб, скривился, подбирая правильные слова. Лена его опередила:

— Ты считаешь, что убийство Павла связано с его служебной деятельностью? — предположила она. — Что он где-то в чем-то оказался нечистоплотен? И это обязательно будут скрывать от следствия, чтобы не вытянуть наружу чего-то еще?

— Ну, в общем-то, да, — кивнул Антон. — И да, и нет. Я думаю, что это как-то может быть связано с его служебным положением, но не напрямую. Как бы тебе это все объяснить?

— Антон, ну я же не маленькая, — обиделась Лена. — Что я, по-твоему, ничего не вижу и ничего не понимаю? Ты живешь не на свою зарплату, это очевидно, а уж Павел — так и вообще говорить нечего. Понятно, что он свое служебное положение использовал. И это его не красило. И я понимаю, что Павел в своей системе даже шевельнуться бы не мог, если бы не был частью этой системы. Он делал то, что ему разрешали, то, что делали и другие, такие же, как он. И теперь никому не выгодно, чтобы все их дела выплыли на поверхность. Поэтому ты считаешь, что следствию никто не будет помогать искать убийцу. Правильно теперь я тебя поняла?

— Только отчасти, — ответил Антон. — Если бы дело было в его служебных делах, то так и было бы. Но я не думаю, что убийство связано с его службой. Понимаешь, Павел был очень хитрым, ты сама это знаешь, и очень предусмотрительным. Да, у него в последнее время случались какие-то странности, он выкидывал какие-то фортели, но на службе-то он вел себя иначе. Он соблюдал осторожность. Он мог накуролесить в жизни, но не на работе. Понимаешь?

— Понимаю, — кивнула Лена.

— Я думаю, что следствию действительно будет трудно, — продолжал Антон. — В ГУВД будут показывать идеальную картину, там все будет сверкать. Но если Павла убили не по рабочим мотивам, то и тут следствию помогать вряд ли кто станет. Вот я, например, стану?

— Ну и… — подбодрила его жена, — станешь?

— Нет, Ленуся, не стану, — сказал Антон и допил свой коктейль. — И от этого мне еще хуже.

Антон вздохнул, поднялся, прошелся по кухне, потом встал напротив жены.

— Мне вчера сказали, кто нашел тело, — пытался объяснить он. — Сосед. Я сначала не придал значения — мало ли какой сосед? А потом как обухом по голове шарахнуло. Кто у Пашки теперь ближайший сосед-то? Генка Барсуков. Я спросил — они подтвердили, что Барсуков нашел тело.

Антон разволновался еще сильнее, снова полез в холодильник, опять развел себе коктейль.

— Ты прости, Ален, просто сейчас очень трудно, — оправдательным тоном произнес он.

Жена кивнула, ничего, мол, страшного. Антон не был трезвенником, пил регулярно, но никогда не напивался не то что до свинского, а даже вообще до заметного состояния опьянения. Высокому и крепкому, ему было нужно очень много, чтобы напиться. А очень много он не пил. Если и бывало, то нечасто.