— Не знаю, — честно призналась она. — Не знаю, что и сказать. Я тоже все время об этом думаю. Если бы он не пил и не распалялся, то, наверное, нет. Но он тогда будто специально себя накручивал, он был таким злым, что даже представить страшно. Я очень сильно испугалась. И теперь понимаю, что приходить и разговаривать с ним было просто безумием. Не надо было этого делать.

Антон вздохнул:

— Ты не виновата в том, что ты пошла к нему, ты же не знала, что он на тебя набросится.

— Я должна была это предвидеть, — не согласилась Соня. — Я совершила ужасную ошибку. Мне сейчас очень тяжело. Котик все время задает вопросы, простят ли его дедушка и бабушка, простишь ли его ты, считается ли теперь, что он убийца. Вот попробуй ответить на такой вопрос ребенку четырнадцати лет. Я ему говорю, что это несчастный случай, что он не целился, а пистолет выстрелил случайно. Тогда он успокаивается. А потом все по новой, опять начинает задавать вопросы. Пока все это не всплыло, он молчал, ни слова не говорил о произошедшем, я даже не знала, где он прячет пистолет. А когда все выяснилось, начал говорить и спрашивать. Ох, Антон, как все это тяжело!

Антону было не легче. Он хотел знать, кто виновен в гибели его брата, но это знание далось мучительно. Приходилось признать, что Павел сам приблизил свою смерть. Павел во всем оказался виноват сам. Теперь надо как-то решить вопрос с жильем для его семьи. В дом, который построил Павел и где произошли столь ужасные события, Соня и дети, конечно, не вернутся. Да и обсуждать тему сейчас не с кем: отец еле оправился от шока, потихоньку отходит, надо дать ему хотя бы пару недель. Антон за ним присмотрит, покажет хорошему врачу, которого советует Лиля.

Тяжело вздохнув, Антон сел в машину и включил зажигание. На мгновение обернулся и увидел в кухонном окне Соню, которая махнула на прощание. У соседнего окна стоял Котик.

— Мамочка, не плачь, — теребил Котик Сонино домашнее платье, — ты мне обещала.

— Я и не плачу, — отозвалась она. — Знаешь, чего мне хочется больше всего на свете?

— Чего?! — улыбнулся мальчик. — Говори, я все сделаю.

— Я хочу в театр. Котик, пойдем сегодня в театр?

— Пойдем, а что там сегодня идет? — деловито поинтересовался ребенок. — Ладно, я сам посмотрю в Интернете.

Вечером Котик, одетый в наглаженные летние брюки и шелковую рубашку, привел Соню в театр на «Риголетто». Соня почему-то ужасно волновалась. Они вошли с главного входа, вместе с публикой. От театрального запаха часто забилось сердце, закружилась голова от стука каблуков по паркету. Когда в зрительном зале погас свет и оркестр начал увертюру, из глаз сами полились слезы. И не было в них ни страха, ни горя, ни обиды, ни горечи разочарования. Были лишь прекрасные звуки, которые растворялись в воздухе и превращали пустоту — безликую и ничего не значащую — в особый мир, исполненный красоты и смысла.

Котик заметил Сонины слезы, сжал ее руку.

— Мамочка, не плачь, все уже кончилось.

— Нет, Котик, у нас с тобой еще все впереди.