регулярного употребления молока и мяса скотовод достигает пика своего физического развития. Подобное положение вещей можно наблюдать как у арийского кочевника, так и у скотоводов Азии и Африки (например, зулу). Помимо прочего, численность скотоводов увеличивается быстрее, чем численность охотников. Быстрый рост численности скотоводов происходит не только за счет лучшего питания взрослых членов племени, но и за счет того, что постоянный доступ к молоку сокращает период выкармливания младенцев и приводит к увеличению количества детей в племени. Как следствие пастбища и степи стали теми неисчерпаемыми фонтанами, которые периодически выходили из своих границ и выпускали во внешний мир своих представителей. За это они были прозваны «лоном народов» (vagina gentium).

Примечателен и тот факт, что скотоводы располагают значительно большим числом бойцов, нежели охотники. При этом, как и охотник, боец-скотовод силен и мобилен и помимо прочего имеет в составе своего войска еще и вооруженных всадников, что придает скотоводам еще большую мобильность. Большие массы скотоводов удер живаются вместе организацией, возможной только под руководством рабовладельческого патриархата. Эта организация появилась и развилась в условиях повседневного существования скотоводов, и она на голову превосходит организационные возможности охотников.

Охотники, как известно, лучше всего охотятся либо в одиночку, либо небольшими группами. Скотоводы же, как правило, предпочитают передвигаться большими караванами, обеспечивающими лучшую индивидуальную защиту, и, по сути, речь идет о передвижной боевой экспедиции, каждый привал которой превращается в военный лагерь. За счет использования техники перемещений вооруженных бойцов скотоводы развивают военную науку маневрирования, субординации и дисциплины. Как замечает Фридрих Ратцель: «Принимая во внимание дисциплину и порядок расстановки палаток, существовавший с древнейших времен, каждый член племени скотоводов находился на своем месте. Именно отсюда берут свое начало оперативность и точность при развертывании и перемещении лагеря, — неслыханное дело, если кто-то без приказа или наличия уважительной причины изменил место установки своей палатки. Таким образом, благодаря строгой дисциплине весь лагерь может сняться с места в течение часа»34.

Ритм жизни скотоводов, унаследованный с доисторических времен, оказывает влияние на его повседневное поведение, вне зависимости от того, находится ли он на охоте, воюет или просто мирно кочует с места на место. Сама жизнь превращает скотовода в закаленного бойца, противостоять которому было невозможно, до тех пор пока государство не создало более совершенные и мощные организации. Фактически речь идет о том, что понятия «скотовод» и «воин» со временем приобретают одинаковое значение. Следующий комментарий Фридриха Ратцеля в отношении кочевников Средней Азии можно смело применить ко всем кочевым народам: «Кочевник одновременно сочетает в себе две разные концепции — в экономическом плане он представляет собой скотовода, но в политическом плане он представляет собой профессионального бойца. Скотовод легко переходит от мирной к военной деятельности, и для него все в этой жизни имеет две стороны — мирная деятельность или война с ее непременным разбоем, а наиболее предпочтительный вариант «деятельности» зависит от внешних обстоятельств. В качестве примера можно привести племена восточно-каспийских туркоманов35, превративших мирное рыболовство и судоходство в пиратство. Для скотовода всё имеет двойственность, даже мирный пастуший посох моментально превращается в оружие. Осенью, когда лошади возвращаются с пастбищ и окончена стрижка овец, кочевник обращает свои мысли к войне и грабежу (на языке тюркских кочевых народов — баранта). Понятие «баранта» берет свое начало в спорах и междоусобиях, затрагивающих вопросы чести, которые решаются путем осуществления возмездия и захвата добычи у врагов (как правило, стада животных). Для участия в набегах молодые люди должны сначала заслужить такое право (стать батыром, или героем) и обрести уважение и честь у соплеменников. Таким образом, как мы видим, на жажду приключений накладывается радость обладания богатствами, что в итоге приводит к формированию тройственной концепции — Мстителя, Героя и Разбойника»36.

Схожие этапы развития наблюдаются и у «морских кочевников» — викингов, что вполне объяснимо, так как «морские кочевники» — это обычные сухопутные кочевники, перенесшие свои действия на морские просторы.

Выше мы привели лишь один из бесчисленных примеров, показывающий, что для осуществления своих дерзких мародерских набегов скотоводы без особых колебаний пересаживаются с лошади или «корабля пустыни» на «морских коней». Этот пример особенно хорошо прослеживается по действиям туркоманов, населяющих восточные районы Каспийского моря37. В качестве другого примера можно привести скифов, которые, набравшись мастерства мореплаванья у своих соседей, эти странствующие пастухи, которых Гомер (Илиада, XIII, 3) называет «уважаемыми всадниками, любителями молока и бедными, самыми справедливыми из людей», превращаются в смелых навигаторов, подобно прибалтийским и скандинавским племенам. Страбон38 отмечает, что «с тех пор, как Скифы осмелились выйти на море, занимаясь пиратством и убивая иностранцев, они стали хуже, а связываясь со многими народами, они переняли мелкую торговлю и склонность к растрате денег»39.

Если исходить из того, что финикийцы относились к семитским племенам, то они представляют собой отличный пример превращения сухопутных кочевников в воинственных морских разбойников. С большой долей вероятности подобное предположение справедливо и для большинства многочисленных народностей, грабивших богатые страны Средиземноморья, будь они хоть с побережья Малой Азии, Далмации или берегов Северной Африки, — подобные примеры известны с древнейших времен и прослеживаются даже в наше время (см. марокканские пираты)40. Североафриканские «мавры», объединяющие в равной степени арабов и берберов, которые изначально были сухопутными кочевниками, являются, пожалуй, самым знаменитым примером трансформации кочевников и морских разбойников.

Справедливости ради нужно отметить, что имеются случаи, когда морские кочевники (читай — разбойники) возникают непосредственно из рыболовецких народностей, минуя стадию скотоводства. Ранее мы уже рассматривали факторы, которые дают скотоводам преимущество перед крестьянами, — относительная многочисленность кочевников в сочетании с опасной деятельностью, требующей от человека смелости и быстрого принятия решений, и жесткая дисциплина при мирных и военных передвижениях. Все эти факторы применимы и к рыбакам. Богатые рыболовные угодья не только обеспечивают значительную плотность населения, как это видно на примере племен северо-западных индейцев (тлинкиты), но и делают возможным применение рабского труда, так как за счет рыбного лова раб зарабатывает больше, чем стоит его содержание. Таким образом, даже в среде североамериканских индейцев рабство имеет форму устоявшегося общественного института, поэтому здесь также наблюдаются серьезные различия экономического характера, результатом которых является появление плутократии наподобие той, которую мы ранее отмечали у скотоводов. В обоих случаях привычка командовать рабами порождает жажду власти и тягу к «политическим средствам», а жесткая дисциплина, выработанная за время долгих изнурительных походов, только способствует этому. Как отмечает Фридрих Ратцель, «важное значение имеет дисциплина среди экипажей рыболовных судов, командиры которых избираются при помощи