Слушатели горячо принимали российскую оперную певицу, не жалея аплодисментов и вызывая на бис. Было их немного, около трех десятков. В основном, приезд солистки Большого стал событием для выходцев из бывшего СССР и дипломатов из культурно близких нам стран, вроде Греции и Кипра. Завсегдатаев мероприятий музыкального общества я не заметил, хотя по исполнительскому уровню их любительские концерты и пение Терюшновой сложно даже сравнивать.

Загадка разрешалась постепенно. Со временем стало очевидно, что на восприятии британцами русской музыки, как, впрочем, и русской литературы, кино, истории и чего бы то ни было еще, сильнейшим образом сказывается политика. Если бросить взгляд в прошлое, легко убедиться, что она была враждебной нам всегда: и в царскую, и в советскую, и в постсоветскую эпоху, и даже во время Второй мировой войны, когда мы считались союзниками. В Великобритании, да и на Западе в целом, все, что имеет к нам отношение, в лучшем случае вызывает подозрение, а в худшем – служит поводом к организации крестового похода в фигуральном, то есть пропагандистском, или в самом что ни на есть прямом смысле. Социально-экономический строй и идеология, не раз радикально менявшиеся в России, значения не имеют. Настоящее положение дел с правами человека – тоже, как бы ни пытались уверить себя и других в обратном наши прозападные интеллектуалы.

Россия раздражает самим своим существованием. Тем, что век за веком ее не удается ни покорить, ни игнорировать. Каких бы взглядов ни придерживалось руководство страны, какую бы политику ни проводило, Россия всегда будет восприниматься Западом как враг, который неизбежно встает на пути его планов вселенского масштаба и мешает, ох, как мешает… Когда после многих лет житья за рубежом, ежедневного чтения и просмотра продукции англо-саксонского агитпропа, бесед с его творцами и жертвами окончательно сдаешься и принимаешь это объяснение, поначалу испытываешь разочарование. Слишком уж оно примитивно. Но что делать, если это правда? Иной раз самые простые и скучные выводы – самые верные.

В извечном противостоянии России с Западом музыка, конечно, не играет первую скрипку, но и сводить ее роль к партии контрафагота, тубы, треугольника было бы опрометчиво. Те, чья молодость пришлась на 50-е или 60-е годы прошлого века, помнят, какие страсти кипели вокруг джаза, а те, кто взрослел в 70-е или 80-е, – вокруг рока. Но то была улица с односторонним движением. Сколько бы восторженных од о покорении западных стран нашими рок и поп-звездами ни спели прикормленные журналисты, правда состоит в том, что советская и российская эстрада никогда не становилась там сколь-нибудь заметным явлением. Серьезная музыка – другое дело. Она исполняется, записывается, транслируется и может служить верным отражением того, как воспринимается российская культура и сама Россия. Зеркальце получается пусть и миниатюрным, но не кривым.

Пренебрежение русскими композиторами, демонстрируемое музыкальными обществами в Замбии и Кении, не означает, что их творения игнорируются и в бывшей метрополии. В крупнейших книжных магазинах Лусаки и Найроби продавались британские музыкальные журналы. Из них следовало, что в Лондоне выходили диски с записями не только самых известных наших авторов, таких как Чайковский и Рахманинов, но и тех, кто исполняется нечасто: Аренский, Ляпунов, Калинников, Гречанинов, Мясковский… Регулярно звучали произведения российских композиторов в британских концертных залах. Вместе с тем бросалось в глаза, что круг тех, кого играют не от случая к случаю, а постоянно, жестко предопределен и узок.

Если попытаться сформулировать кратко, то наибольшую благосклонность у британских кураторов культуры вызывают советские и российские авторы, которые сосредоточиваются на темных сторонах жизни. В случае с советским периодом упор делается на циничных пересмешниках, чье творчество стало возведением в Абсолют приема, найденного молодым Густавом Малером в третьей (в другой редакции она четвертая) части первой симфонии – «Траурном марше в манере Калло».

Французский график XVII века Жан Калло отношение к произведению имеет косвенное. Имя известного художника появилось потому, что он любил работать в сатирическом ключе. В действительности музыка навеяна гравюрой Морица фон Швиндта, помещенной в детской книжке и известной всем австрийским школьникам второй половины XIX столетия.

На гравюре изображены звери. Выстроившись в погребальную процессию, они хоронят найденного в лесу мертвого охотника. Издевательски вежливо отдавая почести лютому врагу, зверушки то и дело непроизвольно пускаются в веселый пляс, а потом спохватываются и, продолжая внутренне ликовать, вновь начинают изображать горе. В музыке истинный подтекст сцены выражен с помощью мажорной студенческой песенки «Что ж ты спишь, братец Яков?», которая звучит противоестественно мрачно, потому что подана в миноре. Ей противопоставлен по-цыгански надрывный танцевальный напев. В результате возникает ощущение, что музыка насквозь пропитана лицемерием и цинизмом.

Беспросветный пессимизм и беспощадный стеб, доведенные до крайности и потребляемые в больших количествах, словно концентрированная серная кислота, разъедают общество, разобщают людей, парализуют их волю. Первая симфония Малера, кстати, завершается жизнеутверждающим финалом, в котором звучит светлая тема, олицетворяющая природу и оттеняющая циничный похоронный марш. Судя по статьям музыкальных критиков, британцы прекрасно понимают опасность перекармливания публики «чернухой», поэтому своим соотечественникам выдают отобранные сочинения советских авторов в гомеопатических дозах с целью сугубо воспитательной. Она заключается в том, чтобы с помощью культуры, воздействующей на воображение, закрепить в сознании людей тезисы политической пропаганды, которая рисует Россию земным воплощением ада. Разумеется, такие музыкальные иллюстрации рассчитаны на взыскательных слушателей. Основной массе, филармонические залы не посещающей, предлагается довольствоваться тенденциозными репортажами по телевидению и в прессе.

Столь избирательный подход к творческому наследию российских композиторов объясняется не только враждебным отношением к нашей стране и стремлением избавить уши, глаза, мозги своего населения от потенциально «вредных» влияний, способных поставить под сомнение генеральную политическую линию, проводимую элитой. К сожалению, не последнюю роль играет презрительное отношение к другим народам как существам низшим, недостойным стоять рядом, на одной ступени. Чтобы не быть голословным и не ссылаться на разговоры с рядовыми, никому не известными любителями музыки, приведу цитату из статьи британского Нобелевского лауреата Бернарда Шоу, написанной после прослушивания Второго фортепианного концерта Петра Ильича Чайковского.

«Шесть тактов сонаты Моцарта сказали бы мне больше, чем 20 концертов типа концерта Чайковского[3]», – писал маститый литератор, в начале карьеры работавший музыкальным критиком.

Но, может быть, это впечатление от одного, не самого удачного произведения русского классика? Ничуть. Не меньше сарказма вызвала «Патетическая» симфония Чайковского – одно из самых глубоких и проникновенных произведений мировой музыки, завещание великого мастера. На взгляд Шоу, в ней «нигде нет истинной глубины чувств, зато есть переизбыток трагичных и сверхъестественных эпизодов», которые «не мотивированы и созданы явно по накату». Кроме того, симфония «изобилует разгульными пассажами с обычным для Чайковского пристрастием к чисто оркестровым эффектам».