– Хотя Замбия добывает примерно пятую часть изумрудов мира, в этом бизнесе она новичок, – рассказал мне владелец шахты Питер Китчен. – Разработки начались в конце 1960-х годов, а огранка – в конце 1990-х.

Поначалу она осуществлялась столь неумело, что правильнее было бы назвать ее порчей дорогостоящего сырья. Цель профессиональной огранки – добиться максимальной яркости и блеска за счет правильного расположения граней. Замбийские мастера часто добивались противоположного: после их работы камень выглядел тусклым и безжизненным.

Изумруд требует особенно бережного отношения. Это, наверное, – самый трудный для обработки материал. Расколоть или повредить его так просто, что в отходы идет девяносто процентов сырья и даже больше. На аукционах изумруды продают на килограммы, а на выходе из ювелирных мастерских получаются даже не граммы, а караты.

Можно только догадываться, сколько породы пришлось перелопатить в поисках камня, из которого в 1958 году знаменитая ювелирная фирма «Картье» изготовила самый дорогой изумруд, проданный в 1987 году на аукционе «Сотбис» за 2,1 миллиона фунтов стерлингов. Его вес составил 19,77 карата. Однако он не самый большой. Эта честь принадлежит зеленому чуду, обнаруженному в 1974 году в Бразилии. При фантастическом весе в 86,136 карат рекордсмена купили всего-навсего за 718 000 фунтов стерлингов. Подкачало качество.

Быть может, Замбия тоже восхитила бы мир собственными рекордсменами, но там с самого начала перспективную отрасль отдали на откуп мелким частным старателям и контрабандистам-перекупщикам. Респектабельные фирмы не рисковали вкладывать средства в, казалось бы, заведомо прибыльное дело.

Причину парадокса наглядно объяснила печальная судьба единственной крупной изумрудной компании «Каджем». С момента возникновения в 1984 году 45 % ее акций принадлежало индийско-израильскому консорциуму «Хагура», а остальные – государству. Это соответствовало политике «замбианизации экономики», которую в восьмидесятые годы проводил президент Кеннет Каунда. Руководство назначалось исходя из каких угодно, но только не из профессиональных, соображений, процветало и казнокрадство.

Жители Ндолы, Китве и других крупных городов Медного пояса и сейчас еще вспоминают о крутых парнях из «Каджема», которые на габаритных джипах каждый вечер подруливали к ресторанам и вечерним клубам. Упитанные чернокожие функционеры швыряли деньгами направо и налево, заказывая самую дорогую выпивку, давая самые щедрые чаевые и снимая самых красивых девочек. Тем временем, по мере роста благосостояния членов администрации, добыча камней постоянно падала, а к началу девяностых прекратилась вовсе.

Казалось бы, можно было нанять побольше хороших иностранных специалистов и рабочих, чтобы сделать компанию прибыльной и успешной, но замбийские законы были слишком разорительны для тех, кто поступал таким образом. Обеспечение преимущества собственных граждан на законодательном уровне естественно и логично. Проблема в том, что, допуская местную рабочую силу до такого специфического занятия, как добыча изумрудов, владелец мог быть твердо уверен: абсолютного большинства камней, в том числе самых ценных, ему не видать так же, как и прибыли. Выживать удавалось только крошечным семейным шахтам. Как правило, там добывали изумруды по старинке: с помощью кайла и тачки. Такие предприятия заключали партнерства с богатыми инвесторами, способными вложить в механизацию производства крупные суммы. В договоры вносились соответствующие статьи, по которым тряхнувший мошной пришелец должен был получать львиную долю прибыли.

– На деле все происходит в точности наоборот: инвестор платит, а семейка ворует камни, – пояснил Питер Китчен.

Не спасали ни охранники с автоматами, по численности превышающие шахтеров, ни поставленные над ними надзиратели с пистолетами, ни контролеры, призванные не спускать глаз с надзирателей.

– Распространенное мнение о том, что владение изумрудной шахтой равносильно обладанию станком для печатания денег, – глубокое заблуждение, – продолжил он. – Надо быть готовым к тому, что придется долго тратить деньги без видимой отдачи.

Сам Питер, намучившись и разочаровавшись в возможности наладить нормальную работу в Замбии, перебрался в соседнюю Зимбабве, где продолжал заниматься любимым делом – добычей изумрудов.

В конце прошлого века инвестиционный климат в Замбии постепенно начал менялся к лучшему. Парламент принял Горный кодекс, благоприятствующий инвесторам. Набрались опыта и мастерства гранильщики. Да и замбийские подземные богатства не исчерпываются одними изумрудами.

– Если кто-то хочет купить в Замбии красивые камни, но не разбирается в них профессионально, я бы посоветовал приобрести в изобилии добываемые гранаты, аквамарин, турмалин, аметисты, – посоветовал Сантуш Гарсиа. – Подделки, конечно, тоже не исключены, но встречаются гораздо реже. А что касается перспектив, то к добыче золота здесь лишь приступают, а алмазы вообще никто не трогал.

Пока же, как и в колониальные времена, Замбия остается страной мукубы, а Медный пояс продолжает быть ее визитной карточкой. Даже сейчас, полвека спустя после провозглашения независимости, город Чингола все еще сохраняет относительный порядок и опрятность. По обеим сторонам шоссе, ведущего в город из Китве, растут хвойные деревья. При желании, в лесах можно собирать грибы, в том числе белые. Большая часть Медного пояса расположена еще выше над уровнем моря, чем Лусака, поэтому климат там еще умереннее, еще приятнее для европейца. Не случайно, в городах провинции до сих пор живут тысячи белых.

В Медном поясе больше развлечений, чем в других городах Замбии. Только там и в Лусаке действует музыкальное общество, пережившее колониальные времена. Его члены, преимущественно белые музыканты-любители, регулярно, несколько раз в год, организуют гастроли солистов из Зимбабве, ЮАР или Европы. Дают и собственные концерты. Причем на мелочи не размениваются, смело берясь за воплощение таких масштабных творений, как «Реквием» Моцарта или «Мессия» Генделя.

Русской музыки за десять лет жизни в бывших британских колониях на концертах, организованных музыкальными обществами, я не слышал ни разу. Сибелиус, Брух, Дюка, Гранадос, Уолтон – какие только европейские композиторы первого, второго, третьего ряда не привлекали внимания просвещенных замбийских и кенийских дилетантов. Наши соотечественники в эту компанию избранных пробиться не могли.

Правда, один раз концерт русской музыки в Лусаке все же состоялся. Но организовало его не музыкальное общество, а агентство «Россотрудничество», пригласившее выступить солистку Большого театра, меццо-сопрано Ольгу Терюшнову.

– Туча со громом сговаривалась. Ты греми, гром, а я дождь разолью, – пел глубокий, грудной голос, легко наполнявший небольшое помещение конференц-зала пятизвездочной гостиницы «Памодзи».

Достаточно было закрыть глаза, как в воображении возникала хрестоматийная сцена из «Снегурочки» Николая Андреевича Римского-Корсакова. Стоило в антракте ступить за порог кондиционированного зала, как иллюзия исчезала, словно унесенная прочь теплым вечерним ветерком, покачивавшим широкие пальмовые листья.