Отпустив поводья, я пустила лошадь шагом. Как я и ожидала, смирное животное направилось в ту же сторону, откуда мы недавно появились. Умная все-таки скотина, не то что некоторые.

Почувствовав через какое-то время запах свежеиспеченного хлеба, я, как могла, попыталась затормозить. Никакого эффекта. Являться в деревню на белом коне пока не входило в мои планы. Пришлось падать, причем лошадь сразу же сама остановилась. Я подтянула ее за поводья к ближайшему дереву и привязала к сухому суку — пока сильно не захочет, не уйдет, а если рванет посильнее, сук сломается, и она освободится.

Начиналось самое интересное — мне нужно было разобраться в том, зачем понадобилось везти сюда Катерину через всю страну. Да и саму ее было бы неплохо увидеть. Что мы будем делать дальше, я пока не представляла.

Из разговора «бармалея» и коротышки я поняла, что здесь творится что-то, чего посторонние видеть не должны. Следовательно, мне нужно это увидеть. А еще лучше — не просто увидеть, а зафиксировать на пленке. У меня будет лишний козырь в борьбе с Хамбургом. Придется делать крюк, обойти деревню и забрать свою камеру. Да и проникать в лагерь противника лучше всего в темноте. Легче затеряться. До захода солнца оставалось еще несколько часов, и я отправилась на место своего приземления.

Обойдя поселение по широкой дуге, я преодолела песчаный откос и по тропинке пошла в ту сторону, откуда еще сегодня утром меня вели под дулом винтовки.

По пути мне попалось несколько полян, очень похожих на утреннюю. Те же валуны в высокой траве, те же кусты, те же молодые елки вокруг. Нужное место я узнала только по прибитой между двух сосен палке. Судя по кучам навоза, здесь привязывали лошадей.

Мой, а вернее, ивлевский, «дипломат» смирно лежал на прежнем месте. Его облепили мелкие лесные муравьи. Уж не знак ли это? Я решила проверить. Замшевый мешочек с волшебными костями был извлечен из внутреннего кармана куртки, кости брошены, и я узнала вот что:

«Вы займетесь благородной работой, даже если она будет незаметна для окружающих».

Очень хотелось бы надеяться.

Уже смеркалось, когда я вышла к склону над деревней. В некоторых домах горели тусклые огни, и только окна дома с шиферной крышей ярко светились. И в эту глушь пришла лампочка Ильича. Значит, со спутниковой антенной я не ошиблась.

Спустившись по тропинке, я, с чемоданчиком в одной руке и суковатой палкой — в другой, стояла у первого дома. Уже собравшись с духом подойти к двери, постучаться и просто спросить, не здесь ли живут новенькие, я услышала, что в мою сторону кто-то идет.

Я отпрянула за ближайший куст и замерла.

— Вы обратили внимание, любезная Антонина Семеновна, что с каждым разом у нас прибавляется новеньких?

— Совершенно верно, Вера Николаевна. В прошлый раз привезли четверых, в позапрошлый было только трое…

Услышать в этой глуши интеллигентную речь было для меня большим сюрпризом.

— И прошу заметить, их снова предпочитают нам. Поселили в молельном доме, на всем готовом. На поле их нет, на огороде их нет…

— Абсолютно с вами согласна. Илларион совсем забросил старшее поколение.

— Да-да. Если и эти девушки станут на целую неделю особо приближенными, что останется нам? Только работать и работать. Мы совсем не будем видеть дорогого Учителя.

Тьфу ты. И здесь учителя. Просто проходу от них нет в последнее время.

— А вы знаете, брат Михаил сказал Леночке, что сегодня вечерней молитвы не будет — Илларион удалился для медитации в скит и вернется только завтра.

— Ах, какое, право, огорчение…

Говорившие вошли в дом, и конца разговора я не слышала. Вдруг в мою руку ткнулось что-то влажное и холодное. Я опустила глаза. Мамочки! Рядом со мной стоял волкодав, и из темноты подступали еще несколько зверюг.

Ближний тихонько зарычал. От этого звука у меня мороз прошел по коже. В негромком горловом рыке слышалось столько ярости, что мне стало не по себе. Если они еще и залают, моей невидимости придет конец.

— Собачки хорошие, собачки смирные. Собачки не тронут бедную Таню…

Черта с два. Вокруг меня стояло уже с десяток крокодилов, и ни один из них не проявлял признаков дружелюбия. Я вспомнила, что собакам нужно пристально смотреть в глаза, и тогда они якобы поджимают хвост и уходят. Видимо, это правило распространяется только на тех барбосов, у которых есть хвост. Короткие обрубки, заменявшие хвосты окружавшим меня хищникам, и не думали поджиматься. В налитых кровью глазах горела такая ярость, что я сама отвела глаза. Если бы у меня был хвост, я бы его поджала, честное слово.

Не хватало только сигнала вожака, чтобы стая бросилась на меня и съела в две секунды. И никакая палка меня не спасет. Не кормят их тут, что ли?.. Стоп. У меня же есть колбаса!

Я осторожно положила свое оружие и открыла чемодан. Колбаска уже попахивала. Может, потому они меня и не съели сразу, что чуяли в «дипломате» кое-что повкусней. Плотная колбасная оболочка поддавалась с трудом, но мне все же удалось разломить палку на несколько кусков. Ближние псы затеяли драку, когда я швырнула им наркоманский продукт.

Уж не знаю, что там привиделось бедным животным, но они вдруг почти хором взвыли и умчались вдаль. Топот стоял, как от целого табуна. Еще долго было слышно, как они жалобно скулят где-то.

Белевшая в темноте тропинка, заменявшая здесь центральную улицу, привела меня к дому со спутниковой «тарелкой». Посмотрим, что за моления устраивают здесь.

Я встала на цыпочки и заглянула в затянутое сеткой окно. Ого!

Первым, что я увидела, был большой экран цветного телевизора. Мне показалось, что показывают какую-то плохую порнушку. Актер в центре живописной группы был так себе, а пятеро женщин в чем мать родила, окружавшие его, выглядели слишком вяло даже для немецкой порнографии. Тут мне показалось, что я узнала чье-то лицо. Ах ты… Это была моя Катерина. Какое-то мгновение ее пустые глаза смотрели прямо в камеру. Я тихо выматерилась про себя.

На топчане в углу, покрытом медвежьей шкурой, лежал утренний красномордый. Он тихо похрапывал, рядом валялась пустая бутылка. Больше в комнате никого не было.

Ну держись, сукин сын. Я обошла угол и поднялась на крыльцо. В просторных сенях было темно и пахло брагой. Я открыла какую-то дверь. За ней была ярко освещенная длинная комната с блестящими приборами и разными склянками. Из множества устройств я узнала только большой микроскоп на отдельном столике. Над столиком висел целый иконостас: черные доски в тусклых серебряных окладах.

Повсюду в ящиках торчала рассада, стояли несколько перегонных кубов и целая куча бутылок темного стекла. Химичите, значит, гады?

Я прошла дальше. Следующую комнату целиком занимал длинный стол с хитрой конструкцией на нем. Змеевики и какие-то провода соединяли между собой стоявшие на столе устройства. Вдоль всех стен — самодельные стеллажи со всякой всячиной. Если первая комната была лабораторией и кабинетом, то здесь был небольшой химический заводик. Выхода из комнаты не было, и я вернулась в сени.