В какой-то момент хихиканье колдуна перешло в задорное хрюканье, я не выдержал, и тоже прыснул. Лао Шань захрюкал ещё громче, и со мной случилась форменная истерика. Я бил себя руками по коленкам и ржал взахлёб. На нас стали обращать внимание зеваки. Пришлось ударить по тормозам.

Когда мы, наконец, успокоились, китаец велел снять туфли, схватил их в охапку и семенящим, но вовсе не старческим, шагом направился к будке.

В приоткрытую дверь я увидел, как он исчез за серым холщёвым пологом, который разделяет его мастерскую на две неравных часть. Та, что у всех на виду, находится в Пределах, в Городе, в центре китайской барахолки. А та, что за пологом, — в Запредельном.

Так я полагаю.

Сам за этот полог из мешковины, на котором во всю ширину выведен чёрной краской похожий на жука-плавунца иероглиф «ми», что значит «рис», никогда не заглядывал (хожу в Запредельное своими путями), но слышал историю о том, как года три назад сунулись туда два чудика из торговой инспекции. Глупцы. Одному ещё подфартило: хотя и очутился на глухом перегоне КВЖД, но в тот же день его подобрали-обогрели сборщики клюквы. Другому повезло меньше: выпал в каком-то резервном коллекторе туннеля под Ла-Маншем. Четверо суток выползал к людям, и чуть с ума не сошёл. Впрочем, может, и сошёл. Кто знает? Быть может, ходит теперь по дому в тёщиных кальсонах с начёсом, а когда приходят гости, прячется в шкаф-купе и плачет. Всё может быть.

Лао Шань управился быстро. И пяти минут не прошло, как вынес он мне мою обувку с новыми набойками в виде листа клевера. У обычного клевера три листовых пластинки. Тут — четыре. Значит, «счастливый». Теперь крысы Охотника мне не страшны. Как они меня учуют, если я следов оставлять не буду? Да никак. Фиг им.

Я не знаю, из чего делает мастер Лао Шань эти штуковины. Магический кинжал для ритуала самоочищения, он сделал для меня из клапана паровозного котла, Ключ От Всех Дверей — из куска авиационной турбины. Про это сам говорил. Хвалил товар, хвалился мастерством. А про набойки молчит. Может, из чего-то совсем бросового их точит, из каких-нибудь, к примеру, ржавых банных тазиков. Не знаю. И не спрашиваю. Он же не спрашивает, из чего я делаю воду венгерской королевы, которой с ним за работу расплачиваюсь. Иначе он это снадобье и сам бы смог изготовить. Фармокопея-то несложна. Согласно трактату: кинул в колбу по фунту свежих цветов розмарина, порея, майорана, лаванды, залил всё это дело тремя хозяйскими кружками водки, плотно закупорил, поставил на сутки в горячий конский навоз, а потом перегнал на песчаной бане. Чего тут сложного? Раз-два-три-четыре-пять — готово, можно принимать. Два раза в неделю по драхме перед едой. Ободряет дух, придаёт лицу свежесть, а телу бодрость. При применении наружно — избавляет от ломоты и невралгии.

Верное средство, между прочим, не гербалайф какой-нибудь. Главное водки не жалеть, не отхлёбывать её из кружки в процессе производства продукта. Это, конечно, трудно. А в остальном просто, проще пареной репы, любой может изготовить. Не то что колдуну, даже непосвящённому по плечу. Хотя, конечно, лучше, чтобы занимался этим маг-специалист. Всё же. Там же ещё по ходу дела и слова нужно нашёптывать разные праздные, дабы побочных эффектов у потребителя не возникло. А то чего доброго пойдёт родной пятнами. Или облысеет раньше времени. Или резинка на трусах у него в ответственный момент лопнет. Или фортуна задом к нему повернётся, а удача сукой вильнёт. Кому это надо? Лао Шаню не надо. Знает старик, что каждый должен заниматься своим делом. И мне это тоже известно.

— Отличная работа, Старая Гора, — сказал я, с трудом натягивая левый башмак. — Спасибо.

— Спасибо не булькает, — напомнил колдун, выдав мне длинную «ложечку» с ручкой в виде головы лошади.

Натянув правый башмак, я, как оно и положено, постучал каблуками по асфальту. Убедившись, что всё в порядке, вытащил приготовленную фляжку со снадобьем и протянул старику:

— Держи свои буль-бульки.

Лао Шань забрал полную посудину, а взамен отдал точно такую же (серебреную и с моими фирменными царапинами от когтей), но пустую.

Пришла пора расставаться.

— Забегай, — попросил колдун и полез обниматься.

— Всенепременно, — пообещал я, похлопав его по спине.

— Не по делу, так.

— Это уж как получится.

По-стариковски поохав, колдун протянул мне две конфеты из нуги с зёрнами кунжута.

— Зачем это? — изумился я.

— И двух минут не пройдёт, как пригодятся, — навёл он тумана.

Я не стал ничего уточнять, сунул в карман и — уходя, уходи — побрёл на выход.

Колдун оказался прав, конфеты пригодились ещё до того, как я вышел за пределы рынка.

У одной из палаток выбирала костюмчики для двух своих пацанов-близнецов молодая мамаша. Молодая-то молодая, но замученная какая-то вся, худющая, бледная. Сразу видно сыновей растит сама, на двух работах мыкается, по вечерам полы в подъезде моет, а денег всё одно — кот наплакал.

Только есть деньги, нет денег, а покупать нужно — мальчишкам в первый класс идти. Святое. Стоит, мнётся. На те костюмы, что приглянулись, не хватает. Которые по деньгам, не по душе. А мальцы рядом, теребят за подол, головёнками белобрысыми туда-сюда вертят, притомились от шума-гама, от базарной толчеи. Когда меня заметили, я улыбнулся во все свои тридцать четыре зуба, ободряюще подмигнул, и поманил пальцем — подь, пацаны, сюда, чего скажу.

Как только приблизились, сразу сунул и тому, и другому — держите от щедрот — по китайской нямнямке. Парни оказались правильными (бьют — беги, дают — бери) — взяли. Один сразу конфету в рот засунул, начал чавкать, второй — зажал в потный кулачок. Смотрю, есть контакт, и сразу по пятьсот рублей каждому. На тебе, Абту. И тебе на, Анет. Притянул к себе, шепнул, чтоб денежки мамке отнесли, после чего развернул кругом и придал ускорение. Поскакали.

Столь удачно пристроив деньги, отобранные у гаишника, я быстренько-быстренько нырнул в толпу.

И был таков.

А я таков, каков я есть, и больше ни каков.

Шёл к машине, а сам удивлялся, как это Лао Шань про эти нехорошие деньги узнал. Впрочем, особо удивляться было нечему — за год так ослаб, что для любого опытного чародея являл собой открытую книгу. Букварь. Если не «раскраску».

Уже почти дошёл до бьющего копытом от нетерпения болида, когда меня нагнал мазурик, которому я давеча не дал стянуть тёткин кошель. Обидчивым оказался. И мстительным. Выследил, увязался, попытался сунуть в бок заточку. Дурачок.

Я даже разворачиваться не стал, сделал шаг в сторону и свалил его с ног. Нет, не бил, просто резко выставил локоть, и он сам нарвался. Хрясть по инерции о костяшку мордой, ноги к верху и — опа-на! — уже на спине.

Наклонившись, я ткнул стволом ему между глаз и тихо-тихо так спросил:

— Кончить или в червяка превратить?

Он ничего выбрать не смог.