– Не страшно, – улыбнулся мужчина и, бросив искоса взгляд на Олега, пошел обратно к лестнице, явно забыв, что перед этим собирался в ресторан.

Олег проводил его взглядом, допил не торопясь кофе и коньяк, докурил сигарету и только после этого поднялся из кресла. Бросив взгляд через высокое и достаточно широкое окно, чтобы оценить состояние внешнего мира, – что в Амстердаме, как известно, никогда не лишне, – пошел к лестнице. Сердце в груди стучалось, как заживо замурованный узник в дверь темницы. А из мыслей в голове была одна, но зато какая!

«Не один! Я не один! Господи! Я не один! Не один!!»

Виктор Федорчук – Дмитрий Вощинин, Амстердам.

1 января 1936 года

В дверь постучали. Короткий, решительный, но все-таки скорее интеллигентный, чем бесцеремонный стук.

– Да? – Виктор открыл дверь и вопросительно посмотрел на высокого мужчину, который то ли подал ему внизу, в фойе, знак, то ли не подал, но вот теперь стоит здесь, перед дверью Федорчука.

– Доброе утро, господин Кеек, – мужчина, молодой: открытое лицо с правильными чертами, крепкий подбородок и холодноватые голубые глаза, отдающие опасной сталью. – Скорее всего, мы не знакомы, но…

Текст и манера говорить – посетитель вымучивал фразы на не слишком беглом, хотя и вполне уверенном французском, с изрядным немецким акцентом – не вязались с обликом сильного и, возможно, даже опасного человека. Чутьем Вощинина Виктор решил, что этого человека стоит опасаться или, по крайней мере, принимать во внимание. Тем удивительнее оказалось поведение незнакомца, что в нынешних обстоятельствах могло означать…

– Вы из какого номера? – спросил Виктор, переходя на немецкий.

– Из тридцать третьего…

– Цыц?! – метаморфоза случилась несколько более неожиданная, чем можно было представить даже в этих, по-настоящему экстремальных, обстоятельствах. С Федорчуком чуть не приключился «родимчик», и он даже не заметил, что перешел на «великий и могучий».

– Был, – с нервным смешком и тоже по-русски ответил незнакомец. – До сегодняшней ночи, если ты понимаешь, о чем я…

– Понимаю! – Федорчук схватил «незнакомого друга» за плечо и, рывком втащив в номер, захлопнул дверь.

– Ты поаккуратнее, – предупредил дернувшийся было, но вовремя погасивший порыв «незнакомец». – Мог бы и сдачи ненароком получить… Витька, ты?

– Да, – кивнул, отступая от преобразившегося Олега, Федорчук. – А ты? Твоя настоящая фамилия?

– Ицкович. А твоя?

– Федорчук.

– А Степа?

– Не знаю, – пожал плечами Федорчук. – Но раз мы оба здесь, то вероятность…

– Выше пятидесяти процентов, – закончил за него Олег. – Проверим тридцать четвертый номер?

– Пошли. Спросим, нет ли для ребе Ицковича славянского шкафа, или не здесь ли живет Эдита Пьеха…

– Ага, здесь живет «иди ты на»…

Виктор Федорчук, Олег Ицкович, Степан Матвеев, Амстердам.

1 января 1936 года

– Так, ты – Олег, – ткнул Ицковича пальцем в грудь «англичанин» из тридцать четвертого, как оказалось, тоже неплохо – буквально «по случаю» – говорящий по-русски.

– А… этот кто? – и обвел указательным пальцем в воздухе силуэт человека, что назвался Ицковичем.

– Этот? – усмехнулся Олег, указав на себя большим пальцем левой руки, поскольку в правой дымилась сигарета. – Этого зовут Себастиан фон Шаунбург. Для друзей просто Баст. Между прочим, истинный ариец, беспощадный к врагам рейха, и баварский рыцарь с одиннадцатого века.

– Восхищен знакомством, – как-то автоматически и, что характерно, неожиданно перейдя на английский, произнес Степан. – Диц фон Шаунбург[33], полагаю, ваш предок?

– По прямой линии, – гордо вскинув подбородок, ответил Олег и, перейдя на английский, спросил: – С кем имею честь?

– Разрешите представиться… сэр. Майкл Мэтью Гринвуд, четвертый баронет Лонгфилд, – произнес Матвеев привычной скороговоркой. – Англичанин, как вы можете предположить, – и его голова сама по себе произвела вежливый кивок.

Теперь две пары глаз уперлись в Федорчука, о котором Олегу уже было известно, что тот – бельгиец, или все-таки голландец?

– Оранжевые штаны? Три раза «ку»? Не дождетесь! – Виктор скрутил изящный кукиш. Посмотрел на него смущенно и убрал руку за спину. – Вощинин Дмитрий Юрьевич, из дворян Харьковской губернии… И, мне кажется, господа, что продолжать разговор в номере…

– Согласен, – сразу же поддержал Матвеев, нервно глянув на дверь. – Не то чтобы уж очень, но очко, извините за подробность, играет. В общем, лучше, чтобы нас вместе не видели.

– Ну-ну, – неожиданно ухмыльнулся Олег. – Похоже, у каждого из нас имеется свой скелет в шкафу. Я прав?

– Прав, прав! – отмахнулся Степан. – Давайте куда-нибудь за город, что ли!

– Не надо за город. Есть у меня… – Олег, больше похожий теперь на немца или какого-нибудь скандинава, достал сигарету, покрутил в пальцах, что-то обдумывая, но не закурил. – Запоминайте адрес. Угол Керкстраат и набережной Амстель, третий этаж. Встреча через два часа. И это… Проверяйтесь там по дороге! О чем говорю, понятно?

– Не извольте беспокоиться, герр немец! – хохотнул явно довольный поворотом разговора Федорчук. – Хвоста не приведу! – и, прислушавшись к шумам из коридора, быстро вышел, прикрыв за собой дверь.

– Иди! – кивнул Степан. – Иди, не маячь. Проверюсь, не беспокойся.

* * *

Кое-кого в столицах нескольких европейских государств, узнай они об этой встрече, наверняка хватил бы «кондратий». Каждый из собеседников, оказавшихся в середине дня первого января 1936 года за старым круглым столом в крошечной гостиной квартиры на третьем этаже дома, что на углу Керкстраат и набережной Амстель – как раз напротив моста Маджери Бруг, без труда назвал бы пару-другую имен кандидатов на удар, а может быть, и на расстрел. Впрочем, случись огласка, им – троим – не поздоровилось бы в первую очередь. Причем расстрел в этом случае мог оказаться не самым худшим исходом.

– Прослушки здесь нет, – взглянув в напряженные лица собеседников, сказал по-немецки хозяин квартиры. – Сам снимал несколько дней назад, и никому еще ничего об этой точке сообщить не успел, но орать все-таки не следует и лучше обходиться без имен. Нынешних, я имею в виду.