Может, поэтому я и доверилась Келлену, неосторожно призналась в Рождественскую ночь, захмелев от выпитого, недосып сделал свое дело. Решила, что Келлен меня поймет, скажет: ты поступила правильно.

По традиции, мы встречали Рождество с родней по материнской линии, в доме, где мы выросли, на мысе, мама и сейчас там живет, иногда к ней подселяется Келлен – когда по доброй воле, когда под ее давлением.

После ужина мы сбежали от назойливых расспросов родни. У тебя кто-то появился, Харпер? Что с работой, Келлен? Мы сидели вдвоем в беседке, хотя здорово отвлекал холод.

Мы всегда походили друг на друга – больше, чем нам того хотелось. Большие карие глаза, уголки рта чуть опущены. Высокие скулы, знакомая, будто зеркальная, улыбка. Иногда из-за этого мне казалось: мы друг другу ближе, чем есть на самом деле.

И я сказала ему, в тусклом свете желтого фонаря рядом с задней дверью, по ту сторону которой слышались приглушенные голоса, сказала, прервав тишину. Девушку, которая живет в моем доме, признали виновной в смерти наших соседей. Я дала показания в суде.

Келлен посмотрел на меня с таким выражением, какого я на его лице никогда не видела. Будто сомневался, что я – это я. Вон, оказывается, какие у меня тайны. Ты знала, спросил он, что это ее рук дело?

Нет, ответила я, точно не знала.

Выражение его лица снова изменилось, он помрачнел, погрузился в себя. Изо рта вырвалось облачко холодного воздуха. Как можно давать показания, если ты не уверена на все сто, спросил он.

Но мне казалось, что смысл суда в том и состоит. Все дают показания, и складывается общая картина, не вызывающая сомнений. Я всего лишь сказала правду. Я ни в чем ее не обвиняла. То есть каждый из нас в отдельности мог себя оправдать.

Разговор закончился как-то неловко, рано утром я улетела, мы даже не попрощались.

Но через неделю, в канун Нового года, ближе к полуночи, он мне позвонил – праздники, самое удобное время с кем-то связаться. Он извинился, будто всю неделю думал о моих словах. Мол, пытался все это себе представить, потом даже укоризненно отозвался о себе: я же должен был тебе что-то сказать? Добавил, что никогда не знаешь, чего от человека ждать. Мы пожелали друг другу счастья в Новом году, повесили трубки и, в соответствии с еще одной традицией нашего семейства, с тех пор не созванивались.

И сейчас я снова услышала его вопрос: как можно давать показания, если ты не уверена? Я даже не уверена, зачем она явилась в мой дом. Но сейчас Руби нет, а что, если…

И я поднялась в ее комнату.

Дверь в ее спальню закрыта, и я вошла через сквозной туалет, как утром, чтобы не привлекать внимания. Внимательно огляделась. На полочке лежит бытовая мелочь, купленная вчера в интернете: зубная паста, туалетные принадлежности, половина из них кучкой в углу, нетронутые. Воздух влажный, зеркало запотело, будто она только что вышла из душа. Я включила вытяжку, что-то вспорхнуло над головой.

Вверху, между лопастями вентилятора торчала плотная пачка бумаги. Я опустила крышку унитаза, осторожно, держась за стену, встала на нее. Мои пальцы ухватили край бумаги – двадцать долларов! Одна купюра, когда я включила вентилятор, развернулась и теперь колыхалась под напором воздуха. Я чуть подвинулась, чтобы лучше разглядеть пачку купюр. Если все это двадцатки, тут гораздо больше, чем адвокат могла бы ей дать на первое время.

Нет, там были разные купюры, поменьше – пятерки, десятки и двадцатки. Будто кто-то сунул руку в ведро с наличными и вытащил, что попадется. Странно, чтобы ее адвокат открыла бумажник и, пожав плечами, отсчитала ей купюры разного номинала… Но откуда еще Руби могла взять деньги?

Я быстро выключила вентилятор.

С бьющимся сердцем открыла шкафчик под раковиной – что еще она могла спрятать? Между труб был спрятан желтый мешочек. Я опустилась на колени на кафельный пол и вытащила его. Небольшая герметическая сумочка, когда мы плавали на каяке, клали в такую мобильники и ключи.

Она была пуста.

Наверное, Руби нашла сумочку в каяке, где та четырнадцать месяцев пролежала под моим хламом. И вдруг до меня дошло. Деньги, спрятанные в туалетной комнате. Пустая сумочка под раковиной. Как она испугалась, что я отдала каяк, как настаивала на своем желании на нем прокатиться. Она спрятала туда деньги перед арестом. Вдруг удастся за ними вернуться?

И вот она вернулась.

Я похолодела. Что, если слухи, которые распускали соседи после ее ареста, – никакие не бредни? Что, мол, у них пропали деньги из кошелька, из бумажника, из дома, когда там были гости. Неужели я только думала, что хорошо знаю Руби?

Но мой пульс успокоился – в ее действиях мне открылась логика. В первый день она пробралась в дом, держа в руках туфли, оставив в коридоре пустые сумки. Она пришла сюда, в мой дом, забрать то, что здесь оставила. Ее поступки сложились в цепочку событий, мотивация прояснилась, и неизбежное завершение ее плана: она отсюда уедет.

С ее кровати соскочила Кода, я вздрогнула.

В дальнем углу спальни стоят ее сумки. Я проверила – пустые, как и раньше. Открыла ящик маленького комода, при переезде Руби притащила его из дома отца. Тщательно перебрала ее одежду, которую мы заказали вместе, она даже не оторвала бирки. Кое-что, например носки, так и осталось в пластиковых пакетах.

Я проверила другие ящики – ничего особенного. Подошла к единственному окну в этой комнате, чуть отодвинула створку жалюзи – окно выходило в тыл нашего квадратного дворика, виднелся задний двор супругов Кора. По ту сторону наших заборов покачивались ветки деревьев, хотя, когда я выходила, ветра не было.

Я прижалась лицом к жалюзи, уперлась лбом в белые планки. Если среди деревьев за нашими заборами кто-то и бродит, я его не увижу – забор очень высокий. Ряды плотно посаженных вечнозеленых елей создают иллюзию уединенности, и ты забываешь о дороге, вдоль которой полукругом расположились другие дома.

Может, это белка? Мы часто их слышим – скачут с ветки на ветку, прыгают по крышам. Топ-топ-топ маленькими лапками, и сердце каждый раз бьется быстрее.

В последнюю очередь заглядываю в шкаф. На металлической перекладине висят несколько пустых вешалок. В темном углу горка грязной одежды, наверное, не решила, что с ней делать. Я пошевелила ткань ногой, так, на всякий случай. Ничего.

Больше в комнате искать нечего. С края кровати, где