Наш клан. Мы – люди, которые пересекаются на работе и дома, перебрасываются шутками, обмениваются ни к чему не обязывающими репликами. Границы жестко не очерчены, но мы – это цепочка домов, полукруг у бассейна. Это наши камеры запечатлели Руби. Мы – это люди, которые давали показания в суде.

И, возможно, кто-то из нас за это заплатит.

– Вполне, – согласился Престон, а дальше я их разговор не слышала, он утонул в попытках Марго Уэллмен успокоить Николаса, который весь извертелся.

Следующей была я. Шарлотта и бровью не повела.

– Харпер, спасибо, что пришла. В какой вечер тебе удобно?

Она подняла ручку – поставить рядом с моей подписью день недели.

– Шарлотта, любой, какой еще не занят. Еще я хотела с тобой поговорить. Заходила к тебе.

Ее палец заскользил по списку, все внимание на лист бумаги.

– Молли мне сказала. Извини, закрутилась, у меня на этой неделе одна встреча за другой. Что-то срочное?

Я наклонилась ближе, чтобы привлечь ее внимание. Сжала пальцами пластиковую поверхность стола, и наши взгляды встретились.

– Похоже, я знаю, зачем она приехала.

Шарлотта дважды моргнула, закинула длинные волосы на плечо, точно как Молли в тот день, когда она открыла мне дверь. Метнула взгляд на калитку, плотно сжала губы. Я посмотрела в ту же сторону – может быть, там Руби, которая вычислила, что я здесь? Но возле черной решетки стоял Чейз.

– Давно кофе не пили, – сказала она. – Приходи завтра утром? Часов в девять?

Я кивнула. Она вписала мою фамилию в пустую строчку, потом улыбнулась стоявшей за моей спиной Марго.

– Марго, ну, тебе-то не обязательно.

– У него зубки режутся, я все равно не сплю.

– Да, помню это время, – сказала Шарлотта с сочувствием, остальное я уже не слышала.

Уходя, я поискала Чейза, но он куда-то исчез. Ни в очереди, ни у бассейна его не было. Может, он мне привиделся? Просто выплыл из памяти, из прошлого раза, цикл повторяется. Мы цепляемся за какой-то порядок, за какие-то нормы, создаем иллюзию безопасности.

Дом Чейза, если идти от бассейна, находится слева, на противоположном углу от дома Марго и Пола Уэллменов. До смерти Труэттов у Чейза была достойная карьера, все местные его уважали. Авторитет, репутация, власть. А сейчас… вполне возможно, в том, что Руби выпустили, многие винят именно его.

Вечернее небо нахмурилось, опускались сумерки, может, и дождь пойдет. Фонарь на углу автоматически включился, свет упал на меня.

Я ускорила шаг. Вдруг дома ждет Руби, он целиком в ее распоряжении. Вдруг она ждет меня.

Но беспокоилась я напрасно. Моей машины нет. В теории она могла поставить ее в гараж, но в доме темно, я, когда уходила, свет выключила. И на крыльце свет не горит. В полутьме я воткнула ключ в замок. Открыв дверь, я заметила лист бумаги на полу.

Я зажгла свет в прихожей и нагнулась за листком. Обычная бумага для принтера, лист сложен вдвое, с другой стороны просвечивают чернила. Я развернула страницу – что-то выскользнуло на пол – и увидела жирный текст:

ТЫ СОВЕРШИЛА ОШИБКУ

Одна строчка, больше ничего. Подписи нет. Кому это адресовано? Мне или Руби?

Но с дощатого пола на меня смотрела фотография. Я нагнулась, пришлось опуститься на колени. Что это? Увеличенное и поэтому слегка размытое изображение, часть снимка, на глянцевой фотобумаге стандартного размера. Рука сжимает какой-то предмет. Снимали обычным фотоаппаратом.

Под углом четко видно одно: из кулака торчит что-то маленькое и блестящее. Брелок для ключей в форме собачьей кости. Металлический, я его помню. На солнце нагревается, зимой холодный.

Подарок Труэттов, когда Руби была еще девчонкой и взялась выгуливать их собаку. Когда-то этот брелок с ключами лежал у нас в ящике при входе в дом, но давно исчез.

А полиция его искала. Ведь дверь дома Труэттов в тот день была не заперта. То есть кто-то пробрался внутрь, отомкнув дверь ключом. Который так и не нашли.

Но кто-то этот брелок видел. Заснял его и хранил снимок у себя, как доказательство.

Хранил, а теперь решил предъявить.

Глава 8

Со ступенек перед входом раздалось шарканье шагов, для Руби слишком тяжелых – и фотография с брелоком затряслась у меня в руке. Я поднялась, торопливо зажгла свет над входной дверью и живо ее распахнула. Это был Мак, он картинно разинул рот и поднял перед собой руки.

– Зачем ты пришел? – спросила я, засовывая фото и записку в задний карман шортов.

– Ты же сказала, она уехала, – ответил он с легкой улыбкой. – А поговорить у нас не вышло.

Он обошел меня и проскользнул в дом, оглядел прихожую.

Я закрыла за ним дверь, он явно хочет остаться.

– Да, сейчас ее нет. Но она вернется. А ты разве не на дежурстве?

Чуть прищурившись, он взглянул на меня.

– Ее же нет, Харпер. И какого черта мне тогда дежурить? Сейчас ничего не случится, сама знаешь.

Но сейчас меня беспокоила совсем не Руби, а нож. Зачем она спрятала его под матрас? Чего-то боится? И кто сунул мне под дверь записку и фотографию улики, пока я вместе со всеми была на собрании у бассейна?

Первая мысль – Чейз. Надо вспомнить: кто ушел раньше меня? Кто пришел позже? Кто мог это сделать так, что я не заметила?

Мак взял меня за талию, увлекая в сторону кухни.

– Идем, похоже, тебе не помешает выпить, – сказал он.

Все мы в Холлоуз Эдж, попадая в дом соседа, двигались легко и непринужденно: планировка одинаковая, поэтому даже в гостях чувствуешь себя как дома.

Мне полегчало. Едва появилась Руби, я каждую секунду была начеку, будто все время на два шага отставала, перестала быть хозяйкой положения. Надо расслабиться. Принять верные решения. Все как следует обдумать.

Было в Маке что-то такое, чему хотелось подражать. Он умел наслаждаться настоящим, особо не заглядывая вперед и не оглядываясь далеко назад. А я так не умею.

В кухне Мак отошел к холодильнику, уступая инициативу мне – тоже, кстати, привлекательная черта. Я открыла холодильник, достала две бутылки пива, одну на миг прижала к шее, а ему протянула другую.

– Все нормально, малыш? – спросил он, открывая бутылку.

– Да, порядок, – сказала я, – просто ты меня напугал.

– Все такие нервные. Она всего лишь человек. Один человек. Я спросил Шарлотту: вот ее выпустили, ты и правда думаешь, что она что-нибудь натворит?

Он покачал головой, прислонился к стойке рядом со мной, ждал, когда я созрею для