Княгиня обожгла меня яростным взглядом, словно я зашёл на запретную территорию. Несколько секунд она полыхала невидимым огнём, но затем пламя опало и стало едва тлеющими углями. Марья Алексевна вздохнула, потянулась и похлопала меня по руке.

— Думаю, тебе-то можно рассказать. Коли ты некромант, то и такое знать должен. Слушай…

* * *

Чернокнижник Петра, колдун из Сухаревской башни, маг-авалонец — как его только не называли. Полуэльф Джеймс Дэниэл Брюс, получивший в России имя Яков Виллимович. Стоявший за троном Петра, ставший генералом-фельдцейхмейстером, командовавший всей русской артиллерией, учёный и дипломат, владелец мощнейшего Таланта. Но истинной его страстью были тайны медицины и поиск секрета бессмертия.

Именно Яков Брюс рассмотрел в молодой княгине Марье схожий Талант. Он негласно взял её в ученицы, обучил и сделал своей помощницей. Она-то и ассистировала Брюсу, когда он в Сухаревской башне провёл над собой первую операцию по улучшению организма.

Вторая операция не состоялась. Оказалось, что эфир, воздействуя на живые ткани, меняет их куда сильнее, чем маг представлял. Княгиня не вдавалась в подробности, но упомянула, что Яков Брюс потратил два года, чтобы вернуть себе «достойное обличье». Опыты были прерваны, но окончательную точку в них поставило рождение у колдуна дочерей. Девочки умерли в младенчестве, причём их не показали даже ближайшим родственникам.

Яков Брюс не был ангелом. Как всякий потомок авалонских эльфов, он без зазрения совести проявлял жёсткость, шёл к поставленной цели напролом и плевал на сопутствующие жертвы. Но после личной трагедии прекратил любые магические опыты над живыми организмами. Запретил практиковать такую магию княгине Марье и уничтожил все записи по теме, как опасные в самой своей сути. А в Европейские масонские ложи были отправлены письма с предупреждениями. На магической медицине был поставлен жирный крест.

* * *

— Да уж. Так вот почему спрятали архив Иоганна Алхимика.

— Ты откуда про него знаешь? — Княгиня схватила меня за руку.

— Слышал, Марья Алексевна. И уж точно не собираюсь искать его или читать. Спасибо, что предупредили, никогда бы не подумал, что могут быть такие последствия.

— Вот-вот, даже не думай в эту сторону смотреть.

— А ему, — я кивнул на Боброва, — ничего не будет? Может, не стоило ради глаза рисковать?

— Слишком слабое воздействие, — отмахнулась княгиня, — от такого даже прыщ не вскочит. Кстати, пора нашего Петеньку будить.

* * *

Марья Алексевна оставила нас с Бобровым наедине.

— Не чеши глаз, — хлопнул я ладонью по столу, — вообще до лица не дотрагивайся.

Пётр скривился, но указание выполнил.

— Как будто огнём прижгли, — пожаловался он.

— Болит?

— Не болит, но…

— Вот и посиди тихо, не отвлекай меня.

Пока я накладывал на хрустальные шарики Знаки, Бобров активно скучал. Ёрзал, крутился, морщился, корчил скорбные рожи и горестно вздыхал. Под конец он задремал, уронив голову на грудь и посапывая носом.

В процессе работы я запорол штук семь шариков. Одни оказались с внутренним дефектом и лопнули прямо у меня в руках, на других отслаивались эфирные нити, третьи я испортил сам, неверно наложив Знаки. Но в конце концов всё получилось, как и задумывалось.

— Пётр.

— Ммм…

— Бобров!

— А? Хде? Хто?

— Так, спящий красавец, иди умойся и бегом обратно.

Минут через десять он вернулся и сел напротив, посвежевший и бодрый.

— Соберись. Ты должен сосредоточиться и говорить мне всё, что видишь. Держи.

Я протянул ему хрустальный глаз — с радужкой и зрачком, практически как настоящий. Бобров покрутил его в пальцах, разглядывая со всех сторон. Тяжело вздохнул, будто я заставлял его совершать подвиг, и вставил магический протез в глазницу.

— Эм…

Бобров часто заморгал. Потом зажмурил здоровый глаз, уставившись на меня искусственным.

— А так и должно быть?

— Что именно? Ты говори, я же не знаю, что ты видишь. На себе попробовать не мог, уж извини.

— Да всё такое… Ну, странно цветное. То есть ты весь такой красный, по краям зелёный. А стены и всё остальное скорее серое. Вот, рука у меня тоже красная. И жилы под кожей видно.

— Та-а-ак. Это ты видишь тепло. Проведи пальцем по виску, чтобы поменять спектр.

Подняв руку, Бобров недоверчиво провёл пальцами снизу вверх.

— Теперь нормально!

Он тронул пальцами висок ещё раз.

— Теперь всё какое-то… ммм… фиолетовое…

Опыт Боброву понравился, и он продолжал «крутить» спектр.

— О! А теперь серое. Ух ты, я тебя будто насквозь вижу! — Он подался вперёд, разглядывая меня одним глазом. — Кости вижу, сердце бьётся.

— Отлично. Потом поиграешься с настройкой, иди сюда.

Я подозвал его к окну.

— Настрой, чтобы нормально видеть.

— Есть!

— Видишь лес?

— Угу.

— Там сосна на опушке. Сколько шишек на ветках?

— Шишек?

Бобров прикрыл здоровый глаз, наклонил голову к плечу и беззвучно зашевелил губами.

— Десять. То есть двенадцать. Ничего себе! Это я лучше, чем в подзорную трубу, вижу! Ну ты… Ты… Волшебник, Костя!

Улыбнувшись, я похлопал его по плечу.

— Так и задумывалось. А теперь, зови Марью Алексевну. Будем приживлять мышцы.

— Не-е-ет… — Бобров застонал и закрыл лицо ладонями. — Может, так оставить? Хорошо же вижу.

— Давай, давай, надо всё доделать как положено.

* * *

Операция прошла сложно. Марья Алексевна смогла приживить ткани на место не с первого раза. Я ассистировал ей — вытирал выступившую кровь, держал веки, чистил паразитные выбросы силы. У меня сложилось впечатление, что княгиня осторожничала и старалась вкладывать в колдовство как можно меньше эфира. Так что нам пришлось изрядно помучиться над спящим Бобровым. Операция прошла успешно, и храпящего, как бегемот, Петра слуги унесли в его комнату. Новый глаз был на время скрыт под толстой повязкой, чтобы завершить приживление.

Княгиня ушла отдыхать к себе, а я занялся вторым рубежом обороны. С помощью Сашки и Тани расчертил всё пространство вокруг особняка связками Знаков и печатей. Только не эфиром, а обычными палочками, прямо по земле. Затем десяток крепостных выкопали по этим линиям канавки, глубиной в ладонь. На дно уложили речную гальку, на неё металлические пруты, выкованные Прохором и соединённые в единую «сеть». Затем сверху снова засыпали камнями.

Получившийся «бутерброд» я сплавил в единую цельную конструкцию. Пришлось ходить по рисунку и, напрягая Анубиса, разогревать камень. Но в итоге вышла громадная связка. Овеществлённые Знаки и Печати, едва заполненные эфиром, я чувствовал даже у себя в комнате.

Канавки зарыли, заровняли и привели двор в божеский вид. Будто там ничего и не было. Напитывать огромную конструкцию эфиром пришлось целый день. Я выжал Анубиса досуха, но зарядил охранный конструкт. Его активацию тоже подвесил на «тревожную кнопку». В случае опасности он накроет особняк защитным куполом и атакует приблизившихся врагов разрядами электричества.

Главной особенностью этой стационарной защиты и моей гордостью стали контуры самоподзарядки и грубый