сделал всё так, как его учили: в конце концов, не зря же его отец носил прозвище «кузнечик». В прыжках Ананд знал толк. Только что тигрёнок был на планете Земля, а через секунду – он уже на Луне. Но время – странная и обманчивая штука, и этой секунды, а может, и того меньше, было достаточно, чтобы он провалился в сон и врезался лбом в Луну так, что она зазвенела громче кастрюли. Но Ананду повезло: он отскочил от Луны, метеоритом упал рядом с Бенгардией, прямо в океан. Очнулся тигрёнок, когда уже шёл ко дну. Он невозможно широко раскрыл глаза и, пуская пузыри, выплыл из молчаливой пучины на поверхность. Долго он плыл, барахтаясь в пенистых волнах, когда наконец добрался до берега.

Вернувшись на урок с поникшей головой, Ананд получил два замечания: одно за сорванное занятие, другое – за то, что с занятия сбежал. Учитель не слушал оправданий: он наводил порядок, то есть – рвал и метал. И если бы не вмешалась Маниша, Ананду было бы уже не отделаться одной уборкой в библиотеке.

Следующий урок – урок астрономии – должен был состояться только ночью, и Ананд вернулся домой. Но чтобы отец ничего не заподозрил, он с горем пополам притворялся бодрым.

По пути домой ему повстречались Акил с Фаром – они сражались на палках: братья, кидая на Ананда сердитые взгляды, раскручивали на спинах длинные жерди, и те мелькали крестиками, похожими на пуговичный шов. Ананд только сейчас вспомнил, что обещал им змею к этому утру.

А ночью Маниша увела своих учеников далеко от деревни, за ворота, на бескрайние поля, такие же бескрайние, как висящее на ними небо, в ночь, нежную, как мамино платье, напитанную привольным и простодушным ароматом трав: сладковатым, горчащим, медовым. Ученики уселись в кружок и выжидали в молчании, приглашая тишину и слушая, как потягивается примятая трава. И как только природа погрузилась в покой, учительница своим сказительным голосом спросила: «Разве бывает что-то правдивее звёзд?»

Маниша неспешно и плавно водила лапой по небосводу, как по толстому и гладкому стеклу, очерчивая созвездия: она всегда начинала с главного созвездия – Белой Матери-тигрицы. Белая Мать-тигрица растянулась в прыжке, заполняя собой добрую часть ночного неба, а в пасти она держала Копьё артифекса. А вот созвездие Гончих Псов – они ловят созвездие Лисички. А там – Лев сидит, а вон там – Волк ворчит.

Ананд был невнимателен на сегодняшнем уроке. И более того, он сидел далеко от учительницы, клевал носом, героически боролся со сном, но раз за разом проигрывал. Надо отдать ему должное: он знал карту звёздного неба наизусть и мог перечислить все звезды без запинки. Ананду стало совестно за своё поведение, но он задремал, а с ним заснула его совесть.

Тигрица Маниша была крайне чутким учителем – она заметила странное поведение Ананда. После урока, проводив каждого ученика домой, Маниша обратилась к Ананду, но в её голосе, тем не менее, не было укора, она искренне волновалась за него:

– Что с тобой, Ананд? Ты не слушал меня сегодня, был рассеян…

Он сказал ей то же, что сказал отцу: что всю ночь убирался в библиотеке и очень устал. Извинился за своё плохое поведение и, уже собираясь уходить, невольно спросил:

– Учитель Маниша, а вы слышали когда-нибудь о световой болезни? Мне кажется, я ей приболел.

Бенгардийка изменилась в мордочке.

– Ананд, дорогой, с чего ты взял, что у тебя световая болезнь?

– Я светился вчера ночью… Может быть, это звёзды так ярко светили, но… А что это такая за болезнь?

Пришлось Манише всё рассказать.

– С ней рождаются. Но ей можно заразиться, если в тебя попадёт осколок света, и тогда твоя искра разгорится ярче, чем у кого бы то ни было, и ты сможешь творить, как никто другой: что бы ты не вообразил, всё становится подлинным, настоящим. Редчайший дар… и редчайшее проклятье. Если осколок света попадает в сердце, ты не представляешь для других угрозы, а если – в глаз или лапу? Нельзя долго смотреть на солнце, это знает каждый, от мала до велика. А тот, в ком засел осколок света, может светить, как сто солнц. Если ты любишь мир, ты будешь прятаться от мира, потому что от твоего света будет гибнуть всё живое, даже звёзды, которые ты способен собирать, как цветы, вбирая в себя их силу. А ещё световая болезнь – единственная болезнь, которую может забрать у тебя другой бенгардиец, но только если его желание будет искренним, как чувство истинной любви, как любовь родителей к своему ребёнку.

«Забрать болезнь…» – задумался Ананд и спросил:

– Но как осколок света может попасть в тебя, я не понимаю?..

– Не один ты не понимаешь, – улыбнулась Маниша печальной улыбкой. – В наших знаниях ещё остались белые пятна. Но говорят, осколок света может ранить тебя, когда умирает, взрываясь, звезда, или же когда ты неосторожен в Малахитовом лесу – ведь там живут самые разные существа, в том числе и те, от которых ты можешь подхватить световую болезнь. Свет, о которым мы говорим, это не привычный нам свет фонаря, костра или молнии – ведь можем мы, например, призвать искрой огонь или молнию – он выше всего.

– А если кто-то из бенгардийцев заболеет этой болезнью, что с ним делают?

– Мне это неизвестно, Ананд, – сдержанно ответила Маниша. – Всё совершается по воле короля. Последний раз бенгардиец родился со световой болезнью более тысячи лет назад. Но он удалился в уединение, далеко-далеко от Бенгардии, дальше, чем ты можешь себе представить, – он сам так решил. С тех пор о световой болезни никто ничего не слышал. Но я точно уверена – у тебя её нет, можешь быть спокоен.

«По воле короля… – задумался Ананд. – Неужели наш король мог бросить маленькую Рашми в башню?.. Нет, нет, это не может быть правдой!»

Ананд узнал, что хотел, и поспешил домой.

Несколько дней он жил обычной, спокойной жизнью, только почти не спал: по ночам он открывал для Рашми новый мир! Но однажды спокойствию пришёл конец: его подкараулили у его хижины, преградив путь, двое братьев.

– Ну, и где наша змея? – недружелюбно начал Акил, вырастая над Анандом.

– Да, ты обещал нам змея! – поддакивал Фар.

– А я передумал! – расхрабрился Ананд. – Ничего вы от меня не получите! И вообще, вы поступаете не по-бенгардийски!

Акил с Фаром молча переглянулись, потом огляделись по сторонам: улицы Бенгардии были пустынны – взрослые либо готовились к празднику Семи красок