знаю, – сказал он, – но сейчас будь еще более осторожен. И выходи на связь хотя бы раз в двадцать четыре часа.

– Слушаюсь, командир.

– Смейся сколько хочешь, но кто-то явно хочет тебе навредить, и он знает твои слабые стороны. То, что случилось, может быть и предупреждением.

– Ладно, ладно. Буду на связи. Отправьте мне материалы на мейл, я найду способ залогиниться и прочитать. Может, это даст нам что-нибудь.

– Осторожнее там, – сказал он и отключился. Ни пока, ни до свидания. Десять лет прошло, а он все еще не научился завершать разговор.

– Спасибо, – сказал я и вернул телефон Мерав.

Она забрала его у меня из рук.

– На здоровье, балбес, – ответила она, – и хватит уже болтовни.

– Хватит болтовни, – пообещал я.

Она вышла из комнаты, покачивая головой.

Я лег на маленькую кровать и уставился в потолок. Кто ты, Мерав? Ангел-хранитель читателей мыслей в этом грешном мире? Недавно узнала о моем существовании или знаешь куда больше, но не признаешься? Что-то тут не вяжется. Из-за умения читать мысли у меня атрофировался навык понимать, с кем имею дело, если только я не вижу его насквозь, как открытую книгу. Прошло много времени с тех пор, как я общался с той, кого не могу читать. Я привык легко понимать других людей, но сейчас вдруг оказался в ситуации, когда не могу постичь, как сочетание уверенности-безумия-рассеянности-душевности-непреклонности работает в ней, в этой женщине.

Мне надо вернуться домой. Проверить почту, узнать, как выглядели грабители, была ли Даниэла одной из них. У меня не было сомнений в том, что она хотела не убить меня, а лишь отключить на время, но версия с ограблением банка явно противоречила всему остальному, что она сказала мне в тот вечер. И все же две фразы, сказанные Амноном, засели у меня в голове. Женская банда. Такое нечасто бывает.

9

Бени Липкин не представляет, насколько важную роль он сыграл в моей жизни. Сомневаюсь, что он меня вообще помнит. Это был полноватый мальчик с золотистыми волосами, похожими сзади на пух, а спереди на мех. Не удивлюсь, если узнаю, что в средней школе он стал хулиганом, а немного позже – нервным банкиром со слишком стремительной походкой и вечно потеющими руками. Я, конечно, злорадствую. Тот факт, что благодаря ему обнаружилась самая большая проблема моей жизни, никак не связан с тем, каким человеком он был. Но в моем воображении он был – и остается – вестником апокалипсиса.

Я его видел трижды. За мгновение до того, как весь мир ворвался в мою голову. Шпион, подосланный всеми жителями Вселенной, чтобы удостовериться, что их мыслям действительно удалось меня взломать. Шпион, который сумел прокрасться незамеченным, пока его не засек луч полицейских фонариков, после чего, ухмыляясь, поспешно удалился.

Бени жил через три дома от нас, на той же улице. Такой же бело-серый пластиковый забор, такая же жухлая трава, как у нас. Гостиная семейства Липкин была светлее, чем наша, не так захламлена фигурками из темного дерева и толстыми коричневыми коврами, в ней было много молочно-белого стекла и светлой гладкой плитки. На одной из стен, я помню до сих пор, висела увеличенная фотография желтой хризантемы, а на ней крупная пестрая бабочка. Когда я впервые к ним пришел, мне показалось, будто я вышел на улицу. Недалекая матушка Бени Липкина в голубой узкой юбке и тонкой розовой рубашке, старательно застегнутой на все пуговки, подозвала его, представила нас друг другу и попросила его «показать свои игрушки». А после того, как он жестом скомандовал мне подниматься по лестнице в его комнату, пригласила мою маму составить ей компанию и выпить чаю с «каким-нибудь вкусным пирогом». Мама пошла за ней осторожно, легкими шажками идя в ногу с хозяйкой дома.

В своей комнате Бени предложил мне поиграть в электропоезд, и я почувствовал воодушевление и радость от вида новой игрушки. Может, это я почувствовал, а может, он. Как только мне надоедало играть во что-то, он тоже поднимался и начинал другую игру, и всегда это была та самая игра, в которую и мне внезапно хотелось поиграть. Я был не более чем послушной тенью, которая ходила за ним туда-сюда по комнате и радостно откликалась на каждое желание, возникавшее в нем. Может быть, я частично тоже приходил в восторг от некоторых игр и тоже хотел в них поиграть, но такое совпадение желаний, их сила, воодушевление, владевшее нами обоими, – что-то в этом было странное, неправильное, и я понял это только потом, когда снова оказался дома, один.

Я недоумевал, почему не хочу играть ни во что другое, почему не достаю пазлы с верхней полки, не вытаскиваю книжку или даже не предлагаю немножко поиграть в прятки, – во все это я так любил играть с мамой. Быть не может, чтобы мне доставляло такую радость пинать мячик туда-сюда или бегать с криками по дому с пистолетиком.

– Никогда не видела, чтоб он так себя вел, – услышал я, как мама говорила госпоже Липкин, сидевшей на противоположном от нее конце стола.

– Да, мой мальчик умеет увлечь за собой даже самого тихоню, – услышал я, как ответила госпожа Липкин с улыбкой.

Второй раз оказался похожим. Когда я вошел в дверь, у меня было довольно четкое представление, во что я хотел бы поиграть на этот раз. Но мои планы улетели в окно, как только я оказался в захламленной комнате. Бени носился и бомбардировал меня разными играми, которых я никогда в жизни не видел, но тем не менее очень быстро соображал, как в них играть, и очень радовался процессу, несмотря на то что выигрывал в основном он. Когда снизу донесся смех наших матерей, во мне промелькнула нехорошая мысль о моей маме – эта гадкая женщина сейчас доест весь пирог.

– Тебя очень нравится у Бени, да? – осторожно спросила опустошенная беседой мама, когда мы возвращались домой под вечер.

Нет, мне на самом деле не нравится, подумал я. То есть я не понимаю, что я чувствую. Когда я в комнате, то испытываю некоторое удовольствие, но я не уверен, что оно мое. Я ответил ей маленьким поникшим «ага».

На третий раз я все понял.

Это не было еще полным, абсолютным пониманием того, какова моя природа и что это значит. Но разом прояснило всю ситуацию. Бени в какой-то момент протянул мне маленький бинокль.

– Можно подглядывать за соседями, – сказал он.

Он дал мне его, и я направил бинокль на