— Но ведь Рождество — это не только подарки, Слэйд. Не думай, будто я не хочу, чтобы у Марка были вещи, подаренные тобой. Мне хочется, чтобы он понял, что можно быть счастливым и без них.

— Ах, Эмили. — Слэйд покачал головой. — Ты, конечно, права, но я-то знаю, каково ребенку. Я приходил в школу после праздников, и дети, у которых были родители, рассказывали о гостивших у них родственниках и их подарках, о блестящих новеньких велосипедах, грузовиках и электрических поездах. Это был совсем другой мир, и мне казалось, что я чужой в нем, или не имею на то права, или попросту недостоин.

Приблизившись, Эмили заглянула ему прямо в глаза.

— Ты достоин счастья, Слэйд, и семьи, и людей, которые будут любить тебя. — Она вдруг почувствовала, как он дорог ей.

Глаза у него из свинцовых сделались небесно-голубыми, и Эмили поняла, что пора торопиться на ланч, иначе он начнет целоваться, а она позабудет, что надо держать сердце на запоре. Она обхватила себя руками.

— Ты прав, здесь и в самом деле холодно. Нам, пожалуй, лучше пойти пообедать.

Он улыбнулся.

— В меню есть все, что душа пожелает.

Она взглянула на вывеску ресторана и поняла, что того, чего желает ее душа, в меню не найдется.

Слэйду ничего больше не надо было, кроме сияющих глаз Марка, когда они тряслись по изрытой колеями заснеженной дороге к месту, где росли ели.

День был погожий и солнечный, без снегопада и облаков, но до заката оставалось не больше часа, поэтому надо было поторапливаться. Слэйд остановил машину недалеко от ограждения из колючей проволоки, и они с Марком выскочили из грузовика.

Пробираясь по снегу, мальчик спросил:

— Ты останешься после Рождества?

— А что?

У Марка явно было что-то на уме.

— В школе устраивают соревнования после Нового года. Дети с отцами будут лепить большого снеговика. Победители получат приз. А в спортзале будут игры. Я вот думал… не пойдешь ли ты со мной?

— Конечно, — отозвался Слэйд. — Давненько я не лепил снеговиков, но думаю, ты поможешь мне вернуть форму, если погода не подведет.

Марк радостно улыбнулся. Он смотрел на Слэйда с обожанием.

Тот не привык, чтобы на него так смотрели, и ему стало неловко. Он взял Марка за плечо.

— Сейчас нам надо выбрать елку.

Они добрались до забора, и Слэйд подсадил Марка. Тот легко перескочил через ограду. Подхватив под мышку пилу, Слэйд перелез сам. Снега намело много, и пришлось брести к елям дольше, чем он рассчитывал. Марку хотелось елку повыше и покрасивее, так что, когда они выбрали ту, что надо, солнце уже клонилось к горизонту.

— Надо поспешить или придется дожидаться, когда взойдет луна, чтобы выбраться отсюда, — пошутил Слэйд.

— Здорово, что ты останешься на Рождество. — Марк глядел на него снизу вверх, щеки у него разгорелись от мороза, в больших карих глазах светилось обожание.

Слэйд почувствовал комок в горле — этот маленький мальчик становился ему удивительно дорог.

— И я рад побыть здесь. Ну, а теперь давай работать.

Уже стемнело, когда они спилили ель и Слэйд потащил ее к забору.

— Иди сюда, напарник, я подсажу тебя.

Марк протянул руки, и Слэйд перенес его через изгородь.

— Иди в машину, погрейся.

Пока Марк спешил к машине, Слэйд перебросил пилу через забор, потом поднял ель в восемь футов высотой и забрался на изгородь. Но в темноте не рассчитал и под весом елки спрыгнул раньше, чем надо, задев бедром колючую проволоку. Он услышал звук рвущихся джинсов и почувствовал боль. Посылая проклятия и виня себя, он донес дерево до грузовика, сунул пилу на место и забрался в кабину.

— Все в порядке? — обратился он к Марку, решив, что просто поцарапал ногу.

— Я проголодался, — живо откликнулся мальчик. — Мы сегодня установим елку?

— Решим с мамой. По мне, так хоть сегодня.

Эмили выставила крестовину на порожке. Слэйд загнал Марка в дом, прежде чем закрепил ствол в крестовине.

Открыв дверь в кухню, он крикнул:

— Готовы?

Эмили доставала из духовки жаркое и улыбнулась ему.

— Мы готовы. Вноси.

Обхватив ель руками, он внес ее в гостиную. Аманда спала в колыбельке у кресла. Елка заняла полкомнаты, не меньше.

— Кажется, Марку захотелось в этом году елку побольше, — заметила Эмили с улыбкой.

— И самую красивую.

Отступив, она осмотрела елку сверху донизу и уже открыла рот, чтобы что-то сказать, как ее взгляд упал на ногу Слэйда.

— О, Господи, чем это вы занимались?

Слэйд глянул вниз и увидел несколько дыр на джинсах и пятна крови.

— Всего лишь немного поцарапался. Не поладил с колючей проволокой.

— Предоставь-ка лучше это мне. Тебе давно делали укол от столбняка?

— Прошлым летом.

— Значит, можно не опасаться. Ступай в ванную, я обработаю ранки.

— Эмили, ну, в самом деле…

— Лучше сделать это, чтобы не получить заражения, — предупредил Марк, явно повторяя слова матери.

— Мне бы не хотелось задерживать ужин, — проворчал Слэйд.

— Ужин подождет. Марк, поднимись и помой руки, а я займусь Слэйдом.

При других обстоятельствах Слэйд возликовал бы в душе, но только не теперь. В ванной было тесно.

— Придется снять джинсы, — сказала, наконец, Эмили.

Слэйд замялся.

— Эмили…

Ее щеки залил румянец, она открыла аптечку и достала флакончик с перекисью.

— И глазом моргнуть не успеешь, как все будет позади. Ты должен подавать пример Марку.

Он сомневался, что сможет подать достойный пример, оказавшись без штанов.

— Я сам, — пробормотал он.

— Ты не достанешь. Лучше я это сделаю.

Может, и лучше, только не для его возбужденных нервов. Когда его руки потянулись к пряжке на ремне, щеки у Эмили заалели ещё ярче. Слэйд решил, что надо поскорее кончать с этим. Он вытащил одну ногу из штанины и, изогнувшись, посмотрел на ранки, которые снова стали кровить.

— Ах, Слэйд, должно быть, было больно?

— Нет, даже не заметил.

Эмили покачала головой, намочила мягкую чистую ткань и намылила мылом.

— Это антибактериальное мыло. Промою ранки, а потом обработаю перекисью.

— Приятная перспектива, — пробормотал он. — Давай закончим с этим поскорее.

Он чувствовал каждое прикосновение ее пальчиков. В воображении живо рисовалось, как они касаются других мест… когда они в постели… Она склонила голову, и он увидел светлые пряди в ее волосах. Он знал, какие они мягкие и шелковистые на ощупь, и понимал, что стоит только прикоснуться к ним — и уже не удержаться.