Сломанное колесо повозки. В смысле, толстые доски скрепленные вместе, которым придали форму большого круга. И это при том, что колеса со спицами применяются повсеместно. Да те же крестьянские брички. Хотя, возможно причина в том, что вот это колесо отличается куда большей прочностью. Правда, ему это вроде как все одно не помогло. Впрочем, все в этом мире имеет свой срок службы. Даже горы, и те не вечные.

Как ни скуден быт кочевников, тем не менее всегда найдется от чего избавиться. В стороне целая россыпь битых черепков керамической посуды. Будущие артефакты археологов грядущих веков. Если конкретно вот этот слой не накроет какой катаклизм. По словам профессора Щербакова есть и такие слои миров где царит самый настоящий постапокалипсис.

Это не зимнее стойбище, а только промежуточное. Здесь кочевники простоят до первых морозов, выпасая скот на окрестных пастбищах. Зимовать же будут на реке Ворскле, что протекает километрах в двадцати пяти к северо-западу. Только ожидать и там, слишком долго. Вот и двинулись по Арели в надежде наткнуться на бывшую стоянку. Водопой-то животным нужен. И вот не ошиблись.

— Не подошли еще половцы, — констатируя очевидное, произнес присаживающийся рядом Гаврила.

— Эт-то точно. Прямо и не знаю радоваться ли, — хмыкнул Михаил.

— Страшно поди, а сотник.

— Я еще ума не лишился, чтобы страх потерять. Но и от своего не отступлюсь.

Говорить о том, что лично для него риск минимален, он не стал. Ну убьют. По настоящему он ведь не умрет. Просто придет в себя в своем мире. Так что, если кому и рисковать, то ему. Вместо объяснений причин своей беспримерной храбрости, Михаил перевел разговор на другую тему.

— Интересно, а как их скотина в зиму выживает? Они же корма не заготавливают.

— Не заготавливают, — подтвердил полусотник. — Скотина кормится тем, что добывает из под снега.

— Но ведь проще же зимовать на полдне, там снега меньше. Чего они на полночь уходят?

— Здесь травы гуще и сена получается больше. А что до снега, так было бы что под ним, а там уж как-нибудь добудут. Сначала вперед пускают лошадей, те взбивают и утаптывают снег. За ними скотина, подъедает, что осталось, следом овцы. Так впроголодь и держатся до самой весны. Порой голодует животина люто. Разве кроме верблюдов. Эти и месяц без еды могут обходиться, как есть хоть чуть, так только худеет, но и только. Так, что будем делать, сотник?

— Выставлять наблюдателей и ждать. Нам нужно встретиться с их ханом Белашканом. Если не договоримся, придется нам с нашими домочадцами и скарбом добираться до будущего града налегке. Да там все время держаться настороже. Не лучший вариант.

— Это да. От многого придется отказаться. И в первую голову от скотины. Ох и вой поднимут бабы. Так что, лучше бы договориться, — нарочито сокрушенно произнес Гаврила.

Ждать пришлось целую неделю. Причем в далеко не тепличных условиях. Зарядили дожди, заливавшие землю с монотонным постоянством, делая лишь незначительные перерывы. Как результат, половцы непременно припоздают. Распутица она даже для кочевников является серьезным испытанием.

Хуже нет, чем ждать и догонять. Тем более, когда и сам не знаешь чего ты ожидаешь. То ли удастся договориться. То ли, тебя уведут в полон. А то и вовсе живота лишат. И тот факт, что ты просто так не дашься и вполне способен дорого продать свою жизнь, успокаивает слабо. Да чего уж там. Вообще не успокаивает.

Конечно для Михаила и его спутников смерть не является величайшей трагедией. Воин он ведь не только готов убивать, но по факту уже смирился с тем, что до старости ему не дожить. Умирать конечно же не хочется. Только и к смерти они готовы.

— Сотник, половцы, — указывая себе за спину, выдохнул прибежавший наблюдатель.

Они укрылись за выступом высокого правого берега, в стороне от промежуточного стойбища, одного из куреней орды Белашкана. Эта скала возвышалась над рекой метров на сто. Левый берег пологий и степь просматривается довольно далеко. Если наблюдатели не проспали, то до степняков еще далеко.

— Кочевье или воинский отряд? – поинтересовался он.

— Всадники. Сотни три. Поприщах в семи, вышли из балки.

— Ясно. Гаврила, снимаемся. Будем встречать хозяев.

— Ясно, сотник.

К встрече подошли обстоятельно, но открыто, без сюрпризов. Вообще-то, пограничники дружно усомнились в здравомыслии своего сотника и хотели хоть как-то подстраховаться. Но Михаил не стал никого слушать, решив действовать, что говорится с открытым забралом. Уж кто, кто, а он рисковал меньше всех.

Ладья замерла на якоре посреди реки. Пограничники в полной боевой готовности на борту. Михаил устроился на берегу в складном кресле и вооружившись очередными восковыми табличками, опять что-то увлеченно черкал. Н-да. На этот раз полную бессмыслицу. Нервничает. А то как же. Вот и рисует не пойми что. То звездочки, то стрелочки, то в крестики-нолики поиграет. И ждет когда на берегу появятся первые всадники.

И те наконец пожаловали. С криками, гиканьем, потрясая оружием и вздыбливая лошадей. Однако в атаку не спешат. И причина вовсе не в том, что воины в ладье готовы пустить стрелы. На шесте рядом со спокойно сидящим воином висит кусок белой овечьей шкуры. Знак мирных намерений.

— Кто ты? — не слезая с седла, поинтересовался подъехавший всадник.

— Сотник Переяславского княжества Михаил Романов, — поднимаясь и убирая таблички в свою полевую сумку, представился парень.

— Ты врешь. Я помню тебя, — подбоченившись, обличительно произнес половец. — Ты служишь императору Царьграда.

Ну вот так все в этом необъятном и тесном мире. Разумеется и Михаил помнил его. Он вообще ничего не забывает. При желании может вспомнить даже травинку которую видел ровно год назад, и именно в эту самую секунду. Н-да. Не видел он тогда траву. Потому что именно в тот момент находился в мастерской и работал за токарным станком. О, к-как он может!

И всадника этого он помнил. Потому как выкупал у него пленников. Хан Теракопа. Теперь-то Михаил в курсе, что это куренной, то есть глава куреня или рода. Ох, что-то неспроста похоже у казаков разные там куренные да кошевые атаманы. Не иначе как корни идут аж отсюда.

— И я тебя помню, хан Теракопа. И ты тогда тоже был на службе у императора Никифора. Но я ведь не называю тебя вруном.

— Ты все тот же и все так же дерзок, — подбоченившись, хмыкнул половец, — только ты забываешь, что тут земля не императора и даже не князя, которому ты теперь служишь, а орды Белашкана.

— Отчего же. Я это помню. И прибыл сюда чтобы говорить с ним.

— А кто тебе сказал, что хан станет с тобой говорить? — нарочито вздернул бровь куренной.

— Ну, если императору Комнину не зазорно со мной говорить, и князь переяславский усаживает меня за свой стол, то и твоему хану не будет зазорно.

— И все так же упрям, — хмыкнул Теракопа. — Я так понимаю, что это не моя добыча, а подарки моему хану, — ткнул он в тюки рядом с Михаилом.