шрам. Я занервничал – похоже, это тот самый друг Оскара, о котором рассказывала Олла, но вот имя его я вспомнить не мог. Внутренне одернув себя, я легким ударом вогнал топорик в косяк калитки и шагнул им навстречу.

-- Ну, что, очухался? – голос блондина был чуть насмешлив.

Второй стоял молча и недовольно смотрел на меня. Имя его всплыло в памяти само собой.

-- Спасибо, что довел до дома.

Я смотрел ему в глаза, ожидая хоть какой-то реакции, но он, почему-то нахмурившись и буркнув:

-- Сочтемся, – отвернул лицо в сторону.

Между тем, Сайм, похоже, довольный тем, что я не настроен агрессивно, резко сдернул с пояса маленький мешочек и кинул мне прямо в лицо. Поймал я его совершенно машинально, заметив, как на лице Сайма мелькнуло разочарование.

-- Смотри-ка, Гайн! – неприятно заржал Сайм. – Вон как наловчился ловить!

Не то, чтобы я обладал слишком тонкой душевной организацией, но по словам, интонациям, даже по движениям этих двух легко было догадаться, что в группе из трех друзей – Оскара, Сайма и Гайна существовали какие-то подводные течения, о которых я на данный момент просто не знал. Мне мерещились в словах этих «друзей» и подначка, и даже -- некая неприязнь. Я помнил, что Олла рассказывала о них именно как о лучших друзьях, но явно не все было так просто.

Я раскрыл ладонь и с любопытством посмотрел на небольшой мешочек из мешковины. Внутри было что-то металлическое. Молча и вопросительно глянул в глаза Сайму.

-- Йорх сегодня выдал, – непонятно пояснил Сайм, и поскольку я продолжал молча смотреть ему в глаза, несколько раздраженный моей бестолковостью, добавил: -- Сарт прислал оплату за прошлую седмицу.

Я кивнул, сделав вид что так и нужно, подкинул мешочек на ладони, и это простое действие привело к тому, что Сайм, похоже, чертыхнулся. Во всяком случае, произнесенное им «хруфт» звучало именно как ругань. Он полез в собственный карман, вынул два серебристых прямоугольника и несколько раздраженно сказал:

-- Вот, при свидетелях отдаю, – он мотнул головой в сторону молчащего Гайна, и торопливо добавил: -- Да и ты сейчас трезвый, а то потом опять будешь орать, что я не отдал…

Я по-прежнему молчал, и тогда он с некоторым вызовом добавил:

-- Йорх велел узнать, когда ты на работу выйдешь? Лодка пятый день пустует, прибыли с тебя нет, а стая ждать не любит.

Выбор у меня был невелик, я все еще откровенно трусил сунуться в мир самостоятельно, потому ответил просто:

-- Как ребро заживет, работать нормально смогу, тогда и выйду.

-- Ты что, нас даже в дом не пустишь? – вмешался Гайн.

Только сейчас я обратил внимание, что стою перед ними, перегораживая путь к калитке. И мне совсем не хочется впускать их в дом – я помню скотское поведение пьяного Сайма. Потому я совершенно спокойно ответил:

-- Нет. Не впущу. У меня работы по дому накопилось, так что в другой раз.

Они как-то странно переглянулись и Сайм с непонятной мне подковыркой спросил:

-- Ты что, даже в «Семилапа» сегодня не пойдешь? Маха еще вчера говорил всем, что сегодня снова девки из «Кровавой розы» у него будут.

Черт знает, правильно ли я его понял, но решил, что «Семилап» -- местный бар или трактир, Маха – его владелец, ну а «девки из «Кровавой розы»» -- шалавы.

-- Говорю же, ребро сломано. Я и так еле двигаюсь, не до девок мне.

Они еще с полминуты попереминались и попереглядывались, но поскольку я молча стоял, загораживая им проход, Гайн как-то демонстративно сплюнул в сторону, шлепнул по плечу Сайма и скомандовал:

-- Пошли отсюда!

После их ухода я рассмотрел монеты из мешочка. Серебристые прямоугольники с отверстием на одном конце, точно такие же, как и те два, что отдал мне Сайм. Они были по размеру немного меньше медяшек, что я раньше видел у Оллы. Похоже, он вернул какой-то долг. Всего в мешочке было четыре таких монеты, и туда же я добавил пару от Сайма.

Олла вернулась ближе к вечеру и так нахваливала меня за ремонт, с такой нежностью и благодарностью поглаживала по плечу, что ничего кроме неловкости я не испытывал.

Хоть умом я и понимал, что сын Оллы был изрядным говнюком, но меня все же сильно смущала ее реакция на эти, в общем-то самые простые действия. За каждую мелочь она хвалила меня так, как будто я совершил подвиг. И хотя сама с утра до вечера была занята какой-то работой, но чуть ли не гордилась моими «достижениями».

Видно было, что Оскара своего она нежно любила и с легким сердцем, простив все прежние обиды, улыбалась мне, как совершенно счастливый человек.

Для меня это был довольно неуютный момент. Умом я прекрасно понимал, что на мне нет вины за прежнее поведение сына Оллы. Я даже не виноват в том, что он ухайдакал себя до смерти, но каждый раз, когда она меня хвалила, я остро ощущал неловкость.

Кроме того, я прекрасно знал, что в данный момент сижу у нее на шее. Я не приносил в дом денег, зато с аппетитом выздоравливающего поглощал все, что она ставила на стол. Я не знал, нужно ли мне отдать ей эти монеты или стоит самому что-то купить в дом?

Сама она, как я понял, зарабатывала деньги очень разными способами. Во-первых, в городе была какая-то обедневшая семья, которая не могла себе позволить служанку с проживанием, так что два раза в седмицу Олла уходила из дома на заре и возвращалась совсем поздно вечером. Кроме того, у нее были какие-то особо породистые куры, и большую часть яиц она продавала где-то на местном рынке. Ну и не брезговала любой работой, которую только могла ухватить.

Например, однажды, на третий или четвертый день моего присутствия в этом мире, она вернулась домой сильно после полудня и притащила приличных размеров корзину с грибами.

-- Представляешь, сынок, – голос ее полнился радостью, – только вошла в лес - целая поляна веснянок!

По мне, эти самые хваленые веснянки больше всего были похожи на обычные сыроежки. Однако, Олла, оставив на столе небольшую горсточку грибов, надела чистое платье и новый передник, тщательно прикрыла содержимое корзинки сероватой тряпкой и куда-то исчезла. Как потом выяснилось, такая корзинка этого местного деликатеса в городе продалась почти за сорок медяшек.

Поколебавшись, Олла горделиво, но все же с некоторой опаской,