Наверное, я забыла в очередной раз выровнять давление в компенсаторе, поднырнуть не получается. Меня как-то странно разворачивает, я касаюсь железной стены, выбив из неё кусочки ржавчины и краски, а затем чья-то злая рука хватает меня за спину, дёргает назад и не даёт отплыть. Пытаясь вырваться, я начинаю барахтаться, чувствуя, как накатывает паника, как страх парализует всё тело, как я перестаю чувствовать свои руки. Я думаю, что меня схватил какой-то утопленник, оставшийся на корабле, который счёл меня своей добычей, и вот сейчас он потащит меня туда, в темноту, куда вели страшные ступеньки, в то самое место, которое я проскочила как можно скорей и куда даже боялась смотреть.

Становится тяжело дышать. Я пытаюсь закричать, но, к моему счастью, загубник регулятора напоминает о себе. Закричи – и ты его потеряешь, вместо воздуха в лёгкие польётся вода. Вот эта тёмная, синяя, ледяная вода, и останусь я тут навсегда. Но вдруг, когда весь этот бред вливался в моё сознание и заставлял меня паниковать, неожиданно чьи-то руки вдруг нежно охватывают меня за талию, ласково, как в медленном танце, освобождают от щупалец невидимого чудовища, и вся моя паника вдруг куда-то улетучивается, сжимается и начинает уходить. Руки плавно опускают меня ниже, и никто больше не держит меня за спину. И нет там больше никакого утопленника. Я оборачиваюсь и никого не вижу, только этот кабель свисает гирляндой, и с чувством облегчения я понимаю, что я, скорее всего, лишь зацепилась за него баллоном. Всего лишь простой кабель. Хотя, кто его знает, кто меня освободил. Мне теперь никогда этого не узнать.

Но в рубку я точно больше не хочу. Выплываю в дверь и вижу всю группу ныряльщиков, и буквально готова расцеловать каждого. И нет тут ничего страшного. Судно утонуло, но экипаж наверняка добрался до берега, до которого тут рукой подать. Надеюсь, всем удалось спастись в этом кораблекрушении.

Я возвращаюсь обратно в отель и решаю узнать на ресепшне, был ли врач у моего мужа. Но на стойке мне говорят, что врач поднимался к нам в номер, но ему никто не открыл. Странно. Может, Ричард уснул? В голову закрадывается одна дурная женская мысль, но я её тут же отгоняю, так как видела, что ему и правда было паршиво.

– Миссис Мэйсон, – окликает меня милая девушка со стойки ресепшн. – Тут у нас вами одна проблема.

– Я слушаю вас.

Ну что там ещё!

– При заселении зарегистрировали только вас. Ваш муж не предъявил документы.

– Да-да, всё верно. Дело в том, что документы находились на дне чемодана, и мы пообещали, что зарегистрируемся утром.

– Спасибо. Но это нужно сделать. Извините, но порядок есть порядок.

– Конечно, я всё понимаю. Просто забыли. Но моему мужу сейчас нездоровится. Скажите, могу я сама принести его документы?

– Да, без проблем, – приветливо улыбается она.

Ненавижу всю эту отельную бюрократию. Ещё ненавижу долгие чек-ины. И очереди. Они выматывают. Когда приезжаешь на отдых, тебе подсознательно хочется простоты во всём, а не оказываться вновь в мире, где нужны постоянные подтверждения, что ты не верблюд. Ладно, сейчас поднимусь в номер и принесу его паспорт.

Зайдя в номер, вижу, что Ричард развалился на кровати и благостно сопит. Тихо на цыпочках обхожу кровать и смотрю на его лицо. Оно такое умиротворённое и милое. Даже с двухдневной щетиной и немного оттопыренной губой. Телевизор включён и показывает спортивный канал. Я приоткрываю шторы, трогаю его лоб. Какой-то прохладный, наверное, из-за кондиционера. Когда свет из окна попадает ему на лицо, он просыпается:

– Привет. Ты уже вернулась?

– Да. Как ты себя чувствуешь?

– Скажем так, я с трудом помню, какой сейчас год.

– Всё тот же, – улыбаюсь я. – Как твой живот?

– Ну, вроде лучше, но пока не уверен. Кто-то стучал в дверь вроде, пока я спал. Или это мне приснилось.

– Это был доктор. Я просила его зайти к тебе. Кстати, нужно тебя зарегистрировать в отеле. Где твой паспорт?

– Там, – Ричард указывает на шкаф. – В сейфе.

– Хочешь есть? Заказать тебе что-нибудь?

– Разве что тебя. В собственном соку.

– Значит, тебе точно полегчало.

– Надеюсь. Так как нет ничего хуже, чем заболеть в отпуске. Дашь мне имодиум?

– Держи, – выдавливаю таблетку из блистера и наливаю воду в стакан.

– Как прошёл дайвинг?

– Было очень интересно. И я та-ак жалела, что тебя нет. Я грустила, – решаю пока ему не рассказывать о случае в затонувшем корабле. Я сама ещё толком не поняла, что это было.

– Делали фотки? Мы ещё сплаваем с тобой.

– Да. Хорхе, инструктор, обещал потом выслать на почту. Так, давай-ка ты приводи себя в порядок потихоньку. Если тебе и правда полегчало. И давай собираться на ярмарку.

– Хорошо. Встаю.

– Давай. А я пока зарегистрирую тебя схожу.

Какое-то время у меня уходит на то, чтобы я вновь спустилась к стойке регистрации и зарегистрировала Ричарда. Причём на ходу я прикидывала, чтобы мне надеть. И пока что я остановилась на красном платье мини и босоножках без каблуков. Так как в деревнях дороги так себе, а мне мои ноги очень дороги.

Возвратившись обратно, нахожу Ричарда, стоящим перед зеркалом в ванной. Из крана большим напором льётся вода, и он не услышал, как я зашла в номер. И я тихонько из-за угла наблюдаю за ним и вижу то, отчего приходится зажать себе рот рукой, чтобы не рассмеяться во весь голос. Этот большой и взрослый мужик стоит с полотенцем на бёдрах и поёт в зубную щётку «Faith» Джорджа Майкла и поигрывает бицепсами и кубиками на прессе. Причём пританцовывает не хуже кубинца. Это всё действие вызывает неловкий диссонанс. С одной стороны, это нереально сексуально, но с другой, жутко смешно. Да, что мы только не вытворяем в ванных перед зеркалом, когда нас никто не видит. Ну или точнее мы думаем, что нас не видят. Я, например, люблю кривляться перед зеркалом.

Решаю не смущать его, возвращаюсь к входной двери, открываю её и громко захлопываю. Слышу, как кран закрывается и он спрашивает, я ли пришла.

– Да, это я. Я зарегистрировала тебя. Так что теперь тебя не примут за парня, которого я сняла на улице.

– А жаль, в этом бы случае ты бы оставила деньги на тумбочке мне, когда выселялась бы.

– Не с твоей удачей. Хочешь покурить?

– Давай. Как думаешь, мне побриться?

– Разрешаю тебе не бриться до конца поездки. Мне так нравится, ты даже немного похож на местного.

– О, си сеньора! Да ме ун бесито, – он пародирует мексиканский акцент и неожиданно целует меня. Мурашки. Ой!

– Хм, а это заводит. Наберёшься сегодня испанских словечек для ночи?

– Хорошо. Как бы мне назваться? Хосе? Антонио? Хавьер?

– Нет. Это у меня ассоциируется с садовниками. Придумала! Диего. Тебя будут звать Диего. Р-р-р, – рычу я, словно дикая кошка.