По щеке скатывает слеза. Это я оплакиваю свою любовь к нему. Она прошла, но отголоски не выкорчевать из сердца никак. Вот и сейчас глупое и наивное сердце трепещет в груди, стучит, словно бешеное, радостно встречает бывшего хозяина.

Голова начинает кружиться еще больше. Коленки подкашиваются. Знакомое чувство заполняет меня, подхватывает, унося в водоворот.

Я делаю вдох и совершаю ошибку. Слишком знакомый, привычный и родной запах проникает в ноздри. Кажется, достаточно закрыть глаза, чтобы перенестись в другое место. В его квартиру, в нашу постель, где нас почти каждую ночь сжигала страсть. И я все еще была полна иллюзий о нашем счастливом будущем.

Так легко обмануться и оставить прошлое за спиной в такие моменты.

Мысленно даю себе еще десять секунд. А потом отстранюсь.

Давид вжимает меня в стену, я перестаю сопротивляться. Сил больше нет ни на что. Если он таким образом пытался меня дезориентировать — то ему это удалось.

В какой-то момент несмело отвечаю ему, поддаюсь, хоть и знаю, что нельзя.

Давид замедляется. Чувствует во мне перемену. Ощущение, словно он растягивает удовольствие. Проводит языком сначала по моей нижней губе, потом по верхней.

Поцелуй заканчивается точно так же внезапно, как и начался. Давид упирается лбом о стену рядом с моей головой. Дышит часто, прерывисто. Мне не составляет труда почувствовать, как в живот упирается твердость, что свидетельствует о его возбуждении.

Он хочет меня?

—Трахнуть меня в доме отца не лучшая идея, Давид,— Я делаю вид, что этот поцелуй ничего не значит. Что он не пробудил во мне абсолютно ничего. Голос равнодушный, с нотками презрения.

Он несколько раз бьется лбом о стену, словно попал в ловушку, из которой нет выхода. Его дыхание все еще не выровнялось.

—Не это было моей целью,— севшим голосом отвечает он почти шепотом.— Ты успокоилась, и это хорошо.

Нет, я не успокоилась. Я опустошена. Но это ему знать не обязательно.

—Не смей так больше делать,— зло цежу я.

Губы все еще жгут от его прикосновений. Но должна отдать должное, у него вполне действенные методы. Я уже не бегу из дома отца сломя голову.

—Не могу обещать,— со смешком отвечает он, отстраняясь от меня и смотря прямо в глаза.

Он протягивает руку, и я дергаюсь. Но Давид всего лишь поправляет мои волосы. Потом медленно и почти невесомо ведет пальцем вниз по щеке.

Я отворачиваюсь.

Это лишнее.

И я все еще его ненавижу.

—Может, все же объяснишь, какого черта ты здесь делаешь?— Отхожу от него на безопасную дистанцию, оглядываясь по сторонам.

Он привел меня в мою бывшую комнату. Надо же, помнит, какая из дверей в нее ведет.

—А здесь даже ничего не изменилось,— сама не замечаю, что произнесла это вслух.

Давид стоит, прислонившись к стене. Следит пристально за каждым моим движением. Я провожу пальцами по письменному столу. Здесь до сих пор стопкой сложены мои старые тетради. Странно видеть, что все сохранилось так, словно я просто вышла из дома за покупками в магазин.

—Нас ждут, Лера,— напоминает мне Леонов, и я резко к нему оборачиваюсь.

—Все на самом деле настолько серьезно, что без меня не обойтись?

Мне хочется услышать «нет», но Давид кивает, подтверждая мои слова. Вот почему быть дочерью простого рабочего среднего класса намного лучше вот этой роскоши и богатства. Ты не боишься, что в любой момент из-за работы твоего отца могут прийти к тебе домой и обидеть семью.

—Если бы не было серьезно, я не просил бы привезти тебя,— серьезным тоном говорит Давид, но фраза звучит так, словно это еще не все.

—Так это по твоему приказу меня затолкали в машину?— прищурившись, смотрю на него. Наружу проступает негодование.

—Я просил их быть с тобой максимально нежными.

—Ну спасибо!— фыркаю я.— Ты и нежность, Леонов, несопоставимые вещи. Я, кстати, еще не сполоснула рот после твоего мерзкого поцелуя.— ,Подношу ладонь к губам и тру их.

Давид напрягается, вытягивается по струнке, сжимает руки в кулаки. В глазах неодобрение.

—Где ванная комната, ты знаешь,— цедит он.

Я перевожу взгляд на белую дверь, но идти туда не спешу.

—И все же, как ты оказался в подчинении моего отца?— Сскрещиваю руки на груди, смотрю на него с вызовом.

—Обстоятельства,— склоняет голову набок он и щурится.

Тянется в карман джинсов за пачкой сигарет, но сразу же возвращает ее на место, поняв, что курить в доме не стоит. На лице ни одной эмоции, сплошное равнодушие. Но это его желание затянуться дымом выдает его без слов. Он нервничает. Неужели ему важно то, как я восприму новость о его новом назначении?

—Обстоятельства? Серьезно? Тебя снова шантажировали? Если так, то пожалуйся на папочку, кто-то точно сможет помочь,— с насмешкой говорю я.

—Тебе не идет роль стервы,— качает он головой.

—А тебе — шавки отца. Хотя погоди, ты перед этим уже упражнялся действовать по его команде,— не могу удержаться и язвлю я.

—Лера,— угрожающе рычит он.

—А что такого я сказала?— кошу под дурочку, пожимая плечами.

Когда я рядом с ним, то не могу контролировать себя. Сдержанная и вежливая Лера превращается в настоящую избалованную девочку с острым языком.

Повисает пауза. Мы с Давидом все еще находимся на максимальном расстоянии друг от друга.

—Я ушел со службы и открыл свою охранную компанию. Твой отец предложил мне хорошую работу. Дело касалось и твоей безопасности тоже, поэтому я не отказал ему,— поясняет Давид.

—Давно? Давно ты на него работаешь?— задержав дыхание, спрашиваю я.

—Еще до того, как ты переехала в Лондон.

—Класс,— присвистываю я, а сама отворачиваюсь, потому что не хочу, чтобы он видел мое лицо, на котором отображаются все эмоции.— Это получается, все эти годы ты следил за мной. Знал о каждом моем шаге. Знал обо всем!

Молчание.

—Да или нет, Давид?— срываюсь я, резко разворачиваясь на пятках.

—Да.— Его челюсть крепко сжата, он выравнивает спину, смотрит на меня прямо. С вызовом в некогда любимых глазах.— Мне было важно знать, что ты в порядке и в безопасности. И, работая на твоего отца, я мог лично за этим проследить.

Какое-то время мы просто стоим и смотрим друг на друга. Давид — у стены, я — рядом с окном в противоположной стороне. Звенящая тишина давит, она почти осязаема.

Часы на стене тикают, отмеряя секунды нашего уединения. Странно, зачем кто-то менял в них батарейку, поддерживая жизнь, если эта комната больше трех лет как пустует?