И все же в груди отзывается что-то теплое. Как бы там ни было, а они долгое время были частью моей семьи. И остаются единственными родными на всей земле.

—У вас кто-то умер?— произношу я, решая дать о себе знать. Голос немного подводит. Интонации совсем не те, что я заложила.

Все, словно по команде, повернулись в мою сторону.

Но единственный, на кого я смотрю,— это отец.

В его глазах смешанные чувства. Он застывает на месте, на лице появляется несмелая улыбка. Впервые вижу отца таким растерянным. Он жадно рассматривает меня, хочет что-то сказать, но молчит. Напряжение, зависшее между нами, почти осязаемо.

—Лерочка, как же я рада тебя видеть,— поднимается со своего места Юля, подходит ко мне и заключает в объятия, разрывая наши с папой гляделки.

—Я тоже. Хотя, сказать честно, не совсем понимаю, что я здесь делаю,— произношу с насмешкой, намекая на способ, каким сюда попала.

Отец сжимает губы в тонкую линию. Делает два шага ко мне. Потом останавливается. Понимает, что все эти объятия — лишнее.

—Здравствуй, дочь,— говорит сдержанно, на грани официального тона.

Я киваю в ответ. На большее не способна.

—Так что случилось?— обращаюсь ни к кому.— Почему меня схватили прямо посреди улицы и насильно привезли сюда?

Брови Юлии взлетают вверх, на ее лице написано удивление. Она вопросительно смотрит на отца.

Я обнимаю брата, киваю Насте и присаживаюсь на диван. Теперь отец прямо перед нами. Все взгляды обращены на него.

—Да, пап, мне тоже очень интересно, что происходит,— подает голос Настя, потом надувает шар из жевательной резинки, который громко лопается.— Раз Лера уже здесь, может, расскажешь наконец-то? Потому что я через час с девочками встречаюсь.

—Подождут твои девочки,— раздраженно бурчит отец.

Настя такой взрослой за три года стала, что с трудом узнаю в ней того подростка, каким она была раньше. У нее длинные ухоженные волосы, яркий макияж и губы… губы, кажется, накачанные. Слишком уж пухлые. Как отец ей это разрешил? Или запрет касался только цвета краски для моих волос?

—Сейчас придет глава моего отдела безопасности, он расскажет все подробно и раздаст инструкции. От меня вам нужно лишь знать, что все предельно серьезно.

—Пап, у тебя на работе неприятности?— спрашивает Юра, оторвавшись от чтения. Отключает планшет и отставляет его в сторону. Смотрит на отца выжидающим, пронзительным взглядом.

Отец тяжело вздыхает, смотря сквозь сына.

—Да.

—Я могу улететь обратно в Лондон и не участвовать в этом семейном собрании?— спрашиваю с вызовом, но мой вариант отца не устраивает.

—Тебе, Лера, стоило вообще не улетать оттуда. Или хотя бы посоветоваться со мной. Так что сейчас ты сидишь здесь вместе со всеми,— в его резком тоне проскальзывают нотки укора.

Я открываю рот, чтобы сказать в ответ что-то колкое, но хлопает входная дверь, оповещая, что пришел тот самый глава службы безопасности отца. Ладно, послушаю лекцию, как себя вести, и сбегу отсюда.

—Здравствуй, ты что-то долго,— обращается к мужчине отец.

Настя поворачивает вправо голову, смущается и начинает глупо улыбаться, кокетливо накручивая на палец локон волос.

—Простите, задержался. Пришлось улаживать несколько срочных дел.

Я вздрагиваю, так как определенно точно в доме отца не могу слышать этот голос, который, подобно раскату грома средь ясного неба, врывается в мое сознание.

Тяжелые шаги приближаются, я же не способна даже пошевелиться. Смотрю в одну точку, не понимая, какого черта здесь происходит.

Мне показалось. Мне просто показалось.

Но вот Давид останавливается посреди гостиной, останавливая свой взгляд на мне.

Это похоже на удар под дых. Так неправильно видеть его здесь. Мысли все еще ускользают от меня, не давая сформулировать полную картину происходящего.

На мгновенье в глазах бывшего мужа проскальзывают вина и сожаление. Но он быстро прячет их под маской невозмутимости, превращаясь в невозмутимого, бесчувственного робота, каким был большую часть нашей с ним совместной жизни.

Пока я пытаюсь понять, что происходит, Давид о чем-то переговаривается с отцом. Мое сердце так стучит, что этот звук перебивает все остальные: и лай собак за окном, и телевизор, что работает в кухне, и голоса вокруг.

Меня начинает мутить, потому что пазл медленно начинает складываться.

Давид так спокойно смотрел мне в глаза всего несколько дней назад и, как всегда, врал. Не стройку проверять он приехал, а меня. По поручению отца.

Мне становится нечем дышать в этом доме. Я резко поднимаюсь и, не произнеся ни слова, уверенными шагами мчу к выходу. Кажется, кто-то меня окликает. Но я даже не оборачиваюсь. Я словно в вакууме нахожусь.

Глаза застилает пелена. Все расплывается. С силой сжимаю кулаки, заставляя себя оставаться в реальности. Я так зла. Невероятно. А еще поражена новостью о том, что Давид работает на папу.Я так много раз задавалась вопросом, как там Леонов, чем занимается, не женился ли снова, не отправили ли его в горячую точку, а он, оказывается, все это время продолжал жить как ни в чем не бывало рядом моей семьей.

Тянусь к двери, но чья-то сильная рука перехватывает меня за талию, прижимая спиной к стальной груди. Ноздри щекочет аромат мужского тела, и откликается каждая моя клеточка.

И это бесит.

—Отпусти, отпусти меня!— Пытаюсь извернуться и вырваться из его захвата. Кожу жжет от его прикосновений.

В данную минуту я не способна трезво мыслить, веду себя словно истеричка, но мне нужно на воздух. Срочно. Прямо сейчас.

—Лера, прошу, успокойся. Давай поговорим,— его голос звучит негромко, виновато, хрипло.

Я резко замираю после его слов. Напрягаюсь.

—Поговорим?— шиплю я.— Поговорим?— мой голос срывается на высоких нотах. Я ничуть не забочусь, что нас может кто-то услышать.— О чем, Леонов? О том, как три года назад ты выкрикивал мне в лицо обвинения, что мой отец заставил бедного мальчика делать все не по своей воле? Поговорим о том, как ты меня ненавидел и всю мою семью? Хотел поскорее от нас всех избавиться? Да так сильно, что теперь расхаживаешь здесь, занимая должность главы безопасности? Об этом ты хочешь поговорить?

Я тяжело и часто дышу. Вспышка гнева уходит так же внезапно, как и появляется. На ее место приходят опустошение, разочарование и усталость.

—Отпусти меня,— говорю уже спокойно и дергаюсь.

Но Леонов меня будто не слышит.

—Я не ненавидел тебя, Лер,— выдыхает мне в макушку, прижимая к себе еще ближе.— Просто вспылил и вывалил на тебя кучу дерьма. А исправлять было поздно.