«…27…»

«…подпрыгивают…»

«…9…»

«…подпрыгивают…»

«…31…»

«Мама…»

Нико попытался встать, но острая боль пронзила его кишки. Он снова рухнул на диван, схватившись руками за живот.

«…34… 16… 43…»

Нико поехал к Хаусу без лишних слов. Без возражений.

Он сел в машину.

– Пристегнись, Нико, – сказал папа.

Нико даже не помнил, сам ли он пристегнулся. Он помнил лишь, как папа завёл машину и поехал.

Папа проводил его до кабинета психотерапевта.

– Добрый день, – поздоровался он с Хаусом. – Я подожду здесь?

– Да, если хотите, – ответил Хаус. Нико вошёл в его кабинет.

Хаус смотрел, как Нико сел в кресло, ссутулившись. Он напоминал смятую куртку, которую бросили на спинку стула и вот-вот уберут в шкаф.

– Сегодня ты не будешь говорить, Нико?

Тишина.

– Я знаю, что произошло кое-что неприятное.

Тишина.

– Расскажешь мне об этом?

Тишина.

– Я знаю, что тебе сейчас нелегко.

Тишина.

– Твой отец мне всё рассказал.

Нико поднял голову. «Мой отец… да что он вообще знает?»

– Не хочешь поговорить со мной? Просто поболтать.

Тишина.

Хаус достал блокнот, открыл его и взял в руки, словно блокнот был газетой.

– Знаешь, вчера я посмотрел твои работы, – сказал он, перелистывая страницы. – Должен признать, я не ожидал. Не думал, что ты такой молодец, что у тебя такой талант. – Он поднял блокнот и посмотрел на страницу сквозь свет. – Возможно, если бы у меня тоже были такие способности в молодости, – Хаус улыбнулся, – сегодня я бы занимался другими вещами. Кто знает, может быть, стал бы художником.

Нико снова поднял взгляд. «Но ты психотерапевт, – подумал он. – И теперь докапываешься до меня».

Хаус показал одну из страниц Нико.

– Это Клаудия? – спросил он.

«Молодец».

– Думаю, ты уже пытался объяснить ей произошедшее.

Нико едва заметно улыбнулся.

– Ты поговорил с ней, Нико? Отправил ей сообщение?

«Сообщение, док? Я отправил ей сто, двести сообщений. Я даже не помню сколько».

– Ты ведь пробовал, да? – Хаус откинулся на спинку кресла. – Если ты не хочешь говорить, ничего страшного. Такое тоже бывает. Я прошу сделать лишь одно. Всего лишь одну вещь. – Он посмотрел Нико в глаза, и тот понял, что отказаться не получится. – Рисунок.

«Я сделал тебе тысячу рисунков, док».

– Всего лишь один рисунок. Нарисуй то, что ты сейчас чувствуешь.

Нико шумно выдохнул. «Лучше тебе не знать, что я сейчас чувствую».

– Вырази свои чувства на бумаге. У тебя получится? О боже, конечно, получится. У тебя большой талант. – Хаус протянул Нико маркер. – Сделаешь, Нико?

Нико отвернулся. Он посмотрел на шторы, которые обрамляли окно, не касаясь его и остального мира. Они просто висели по бокам, словно театральный занавес у сцены.

– Ну что?

– Хорошо, док. – Нико взял ручку.

Хаус улыбнулся.

«То, что ты чувствуешь, Нико».

«То, что ты чувствуешь».

«Откуда мне знать, что я чувствую».

«Неважно, знаешь ли ты это, Нико. Просто покажи мне».

Нико рисовал, не отрывая маркера от бумаги. Спонтанно, не думая. Иногда он даже закрывал глаза, продолжая рисовать. Ведь это не он водил маркером, а рука. Это она двигалась, чертила, царапала. Словно листа бумаги вовсе не было.

И когда белое пространство кончилось, когда оно было заполнено настолько, что оставалось рисовать лишь чёрным по чёрному, Нико взял новый лист и продолжил.

Наконец Хаус остановил его, потому что время сеанса кончилось. Нико оторвался от рисунка и посмотрел на врача как на инопланетянина.

– Сеанс окончен, Нико. – Хаус улыбнулся. – Увидимся во вторник?

Нико встал, крепко сжимая маркер. Он положил его на стол слегка дрожащей рукой.

Хаус вышел с ним в приёмную. Папа встал, обнял сына рукой за плечи, и они вместе ушли.

Вернувшись домой, Нико почувствовал чёрную плотную усталость. Она облегала его, как футболка, пропитанная нефтью. Нико сразу пошёл в ванную комнату, разделся и встал под душ.

Вода скользила по коже, как поцелуй или прикосновение, как Клаудия, её пальцы, гладящие Нико по лицу. Клаудия оставила его. Теперь она стекала, как вода, по носу, вискам, губам. Вода затекала в глаза, смешивалась со слезами, обнимала их и уносила с собой по щекам. Вода уносила слёзы подальше от этого мира пустоты и молчания. Клаудии больше не было.

Телефон прозвенел не меньше тридцати раз. Нико считал звонки. Лео… Лео… Лео… Лео… Лео… Тридцать звонков от этого идиота, из-за которого он потерял самое дорогое.

Лео… Лео… Лео… Лео… Лео… Тридцать звонков.

– Что тебе нужно?

– Ого, братишка, полегче. Куда ты пропал?

– Что тебе нужно, Лео?

– Ничего, просто хотел узнать, как ты. Мы не виделись уже два дня.

– И что? Увидимся завтра. Завтра понедельник, до встречи в школе.

– Я просто хотел предложить тебе кое-что.

– Сегодня я не могу.

– Почему?

– Не твоё дело.

– Собираешься рисовать?

– И это тоже.

– Да ладно, зачем, если потом твой отец всё закрасит…

– Я рисую. Мой отец делает то, что хочет.

– Давай встретимся.

– Я занят.

– Ясно. А Клаудия?

Тишина.

– Что «Клаудия»?

– Ты с ней встретился? Знаешь что-нибудь?

– Да, я видел её сегодня в парке. Она была в парке, я проходил мимо. В общем, я её видел.

– И что она тебе сказала?

– Ничего. Посмотрела на меня и отвернулась.

Лео рассмеялся. «Какого чёрта он смеётся?».

– Да, братишка, похоже, она обиделась.

– Какой ты догадливый. Да, она обиделась. Тебе это кажется смешным?

– Вот увидишь, всё пройдёт. Она же девушка. Ты что, не знаешь, какими бывают девушки?

«Нет, Лео, я не знаю, какими бывают девушки. А парни? Какими бывают парни, Лео? Какие мы с тобой?»