— Успокойся, я не стал бы…

— Да, да, знаю я! Меня через три дня здесь не будет, поэтому можешь говорить что угодно. Я всего лишь туристка, скоро ты вообще забудешь, как меня звали!

Его лицо вдруг стало серьезным.

— Ты не права.

Я махнула рукой.

— У тебя нет оснований говорить мне это. Я не сплю с каждой встречной смазливой бабенкой. — Он бросил салфетку, вышел с балкона и направился к двери. — И еще, — он обернулся, — можешь не сомневаться, я ничем не болен. Знаешь, я думал, что мы занимались любовью, а это не должно было быть так: потрахались и разбежались… — Энрике задержался на пороге. — Мне казалось, ты особенная, а ты… такая же, как все.

Он хлопнул дверью так, что все мысли в моей голове обрушились, как осколки битого стекла. Наступил душевный паралич.

Сейчас я не понимала что происходит. Мне казалось, что если в ближайшие десять минут что-нибудь произойдет, то голова у меня просто взорвется. Перед глазами пронеслось слайд-шоу последних трех дней, а в ушах звенели последние слова Энрике.

В один момент я поняла, что готова ради этого мужчины на многое. И в первую очередь готова наступить на горло своей гордости. Это не важно, что через несколько дней сказка закончится, потому что эта сказка гораздо более правдива, чем та жизнь, которую я вела раньше. Сейчас все ценности, над которыми я так тряслась в последние годы, стали ничтожными, все цели потеряли свою актуальность.

Я понимала, что для меня важны только эти несколько дней здесь. Важны больше, чем целая жизнь до этого, даже если потом в моей жизни больше ничего не произойдет. Важно только то, что сейчас. Коряво, но, надеюсь, понятно, что я хотела сказать.

Я сидела на полу своего белоснежного балкона, обращенного к морю, и слезы текли по моим щекам. Мне показалось, что до этого момента я не жила и не чувствовала вовсе, а теперь словно прошла анестезия, и я почувствовала боль, и мне она доставляла удовольствие. Вот потешились бы коллеги с работы, видя, как «снежная королева» рыдает словно школьница, схватившись за сердце. Упоение жалостью к себе продолжалось еще минут десять, после чего я решительно встала. Что мне всегда нравилось в себе и бесило одновременно, так это то, что у меня никогда не хватало терпения как следует пострадать.

Это как-то не по-женски. То ли дело посидеть взаперти три-четыре дня, пожаловаться подругам… а я пару часиков пострадаю, поужинаю и спать, а наутро в голове всплывает все тот же вопрос: «А что, собственно, такого трагичного произошло?»

Едва случалось то, от чего мне хотелось лезть на стену, как на смену отчаянию всегда приходило желание драться до последнего.

В голове появляется целая вереница вариантов ответа на вопрос «что делать?», и единственное, что требуется, — выбрать тот, что отвечает банальному, но верному правилу — «цена—качество».

Я семенила по мощеной улице, не обращая внимания на ноющую боль в ноге, и злилась на себя за тот бардак, который царил сейчас в моей глупой белокурой башке.

«Даже если я вдруг беременна — это не страшно, — думала я. — Все рано или поздно становятся матерями. По крайней мере, ребенок будет красивым! Да и пора уже… Дура!» — я хлопнула себя по лбу.

Трудно объяснить женскую логику, но я сейчас уже беспокоилась о том, что могу быть не беременна! Это как раз тот феномен моей личности, о котором я говорила в конце предыдущей главы.

За последние пять минут я уже представила, как рожаю этого ребенка, как акушерка кричит мне: «Давай тужся, он уже выходит!» Рядом Энрике в голубом флизелиновом чепчике с камерой в руках. Потом семейное фото… Черт! Блондинки и правда редкие дуры! Но в ход моих позитивно-бредовых мыслей вмешались воспоминания о том, что я сделала аборт в восемнадцать, о чем потом не раз жалела.

Меня внезапно охватил страх, что я вообще не смогу иметь детей, и я умоляла судьбу, чтобы во мне сейчас зарождалась жизнь.

Через три минуты я стояла на пристани напротив яхты с надписью «Sirena». У меня не было сомнений, что Энрике там. Я не сомневалась только потому, что боялась допустить даже мысль о том, что его там нет, иначе эмоции задушили бы меня.

Мне всегда трудно просить прощения. И это не из-за больной гордости, а из-за того, что мой характер обладает еще одной крайностью: с того момента, как я признаю вину, она становится тяжким бременем, и если человек, перед которым я провинилась, вовремя меня не простит, то я легко могу впасть в депрессию. А люди бывают жестоки.

У меня был один такой случай.

Однажды я серьезно провинилась перед подругой. Уехала на две недели отдыхать и попросила ее поливать цветы в моей квартире. Когда я вернулась, то увидела, что цветы находятся в самом плачевном состоянии. Я тут же позвонила ей и предъявила претензии. И все бы ничего, но только я была уставшей после долгой дороги за рулем, а тут увядшие цветы и песок на полу, словно по квартире ходили в обуви. Я вспылила и высказалась довольно резко. Подруга оправдывалась, говорила, что была занята, но я была очень сердита, а где гнев — там и необъективность.

Словом, я высказала все, что о ней думаю, и бросила трубку. В ответ подруга перезвонила и высказала на этот раз все, что она думает о моем хамстве. После этого я резко пришла в себя и осознала свою ошибку. Весь следующий день я провела в раскаянии, томясь желанием поскорее встретиться с ней и попросить прощения.

Наконец, когда вечером мы увиделись, я подошла к ней, обняла ее и сказала:

— Прости меня, я была не права.

— Не-е-е-т, — протянула подруга.

Она убрала мои руки и подняла на меня глаза. Я никогда не могла себе представить, что у нее может быть такой тяжелый взгляд. Она обошла меня, как столб, и пошла прочь.

— Но… — промямлила я и пустилась за ней. — Но я правда прошу прощения…

Она медленно повернулась ко мне.

— Знаешь, дорогая, за свои поступки надо отвечать, — сообщила она мне ледяным голосом.

Я не смогла сдержать слез и заплакала. Мне на самом деле было очень больно. Я готова была выслушать упреки и претензии, готова была оправдываться, мне хотелось успокоить ее, объяснить, что я сделала это не со зла. Я плакала, и мне было стыдно за эти слезы, потому что я понимала, что теряю подругу, а ей было все равно…

Только после нескольких недель я пришла в себя и смирилась с потерей. Помимо шрама на сердце, из этой ситуации я вынесла следующее:

1) просить прощения нужно только у тех людей, которые способны простить тебя, в противном случае вы получите нервный срыв;

2) когда просишь прощение, не стоит плакать, если тебе уже больше десяти лет, иначе просить прощения придется дольше и ты в любом случае получишь нервный срыв;

3) просить прощения трудно, но это не труднее, чем чувствовать себя виноватой.