Дядя Лева всегда считал, что заменить мне родителей не всостоянии, о чем часто говорил с большой грустью. Может быть, оно и так, но собственноедетство я вспоминала как счастливое время, хотя родителей совсем не помню. Адядя Лева, несмотря на свои сомнения, смог-таки заменить мне семью, ставнаставником и другом одновременно, по крайней мере, сиротой я себя никогда нечувствовала.

Привыкнув жить один, он прекрасно справлялся со всейдомашней работой, к чему и меня быстро приучил. Правда, мысль о том, что онвоспитывает девочку, заводила его временами довольно далеко. Я помнила, как мыувлеченно закатывали банки с соленьями, которые потом раздавали знакомым.Знакомые в особый восторг от этого не приходили, и дядя Лева с заготовкамипокончил. На следующий год он пытался приохотить меня к вязанию, но уже черезмесяц согласился, что это дурацкая трата времени. Поразмыслив на тему «особенностивоспитания юной девушки», он привел меня в школу искусств и более неэкспериментировал. Никогда не отказывался от помощи испанских родственников иотправлял меня к ним на каникулы.

– Пожить в семье тебе очень полезно, – говорил он втаких случаях. Подозреваю, была еще причина: для одиночки, которым он по сутисвоей был, постоянное присутствие в квартире жизнерадостного и оченьдеятельного чада было испытанием и требовало время от времени передышки.

Дядя Лева пил чай и поглядывал на меня, ожидая продолженияразговора, хотя мы вроде бы и решили его отложить. Я подумала, может, стоитрассказать о Мартине, потом подумала, а что, собственно, рассказывать, и врезультате задала вопрос, который к этой теме отношения совершенно не имел, новнезапно пришел в голову:

– Дядя Лева, почему мы с тобой никогда не говорим о моихродителях?

Он отставил чашку в сторону, нахмурился и так тяжеловздохнул, как будто намеревался открыть мне страшную тайну, хотя в наличиетаковой я не очень-то верила.

– Сначала я молчал, потому что не хотел тебя волновать,потом мне казалось, что этого не хочешь ты. По крайней мере, я не помню, чтобыты заваливала меня вопросами о них. Если не считать совсем детских: какиеплатья предпочитала твоя мама, какие духи и какую прическу? Ответить на них мнебыло непросто, не очень-то я разбираюсь в прическах, и что носила твоя мама,попросту не помню, а уж духи – это вообще из другой жизни. Ты сочла моипознания никуда не годными и с вопросами обращалась все реже.

– Ты сказал, что я не похожа на маму. К счастью.

– Да, сказал, – вновь вздохнул он. – Видишь ли,твои родители были очень разными людьми, такими разными, что я до сих порудивляюсь, как они смогли прожить пятнадцать лет в любви и согласии. Твой отецбыл жизнерадостным человеком, легким в общении, у него было потрясающее чувствоюмора и умение ладить с самыми разными людьми. Думаю, этот талант оченьпригодился ему в семейной жизни.

– У мамы был несносный характер? – улыбнулась я.

– Я бы так не сказал, – очень серьезно ответил дядяЛева. – Дело в другом. Твоя мать жила в собственном мире, он былпорождением семейных легенд, в которые она свято верила. Обычным людямнесвойственно слишком много размышлять о природе зла, по крайней мере, до техпор, пока они не столкнутся с ним нос к носу. Совсем другое дело твоя мать. Вее мире зло всегда было рядом, иногда приобретая самые невероятные формы. А онажила так, точно готовилась в любую минуту отразить очередную его атаку.

– Здорово смахивает на шизофрению, – заметила я.

– Если это и была шизофрения, то и она имела странную форму.Твоя мать выглядела абсолютно здоровым человеком, а я так до конца и не понял,во что она верила больше – в бога или дьявола, в добро или зло. До гибели еесестры странности твоей матери особого беспокойства не вызывали, а вот послеэтого приобрели пугающий размах. Дьявол был для нее вполне материален. Твойотец даже к этому относился с юмором, как к обычной женской блажи, но явоспринял наш последний разговор с ней, вернее, ее слова, как бред сумасшедшей.

– О чем же был этот последний разговор?

– Разумеется, о дьяволе. О его, так сказать,воплощении. – Дядя Лева произнес это совершенно серьезно, чем меня,признаться, смутил.

– И что там с дьяволом? – усмехнулась я.

– Твоя мать не одобрила бы этой усмешки, – заметил он.

– Надеюсь, мама не была дьяволопоклонницей, сумасшедшейтеткой, которая отправляется ночью на кладбище или варит таинственное зелье,бормоча заклинания?

– Нет-нет, напротив. Она вела с дьяволом постоянную борьбу.В отместку он являлся ей повсюду. Если домработница распускала глупые сплетни,это значило, что их ей нашептывал дьявол.

– Занятно, – кивнула я, хотя ничего занятного в этом невидела, по моему мнению, это ничуть не лучше тетки с жутким варевом.

– Не знаю, откуда она набралась этих идей, – пожалплечами дядя Лева. – Твой отец утверждал, что все дело в семейномпредании, но это вызывало у меня большие сомнения. Какое, скажи на милость,предание, раз твоей бабке было восемь лет, а ее сестре четырнадцать, когда ихвывезли из Испании? С моей точки зрения, ничего, кроме ужасов гражданской войныи гибели родителей, они помнить не могли. Я считал историю, которую слышал оттвоей бабки, а потом и от матери, просто сказкой, придуманной несчастнымисиротами, сродни тем, что дети рассказывают друг другу на ночь, пугая и других,и самих себя. И твоя мать рассказывала ее вам на ночь, как другие читают сказкуо лисе и волке. Твой отец считал это нормальным, он говорил, что она это делаетдля того, чтобы вы не забывали о своих корнях, о славном роде, к которомупринадлежали. На мой взгляд, она могла выбрать историю пооптимистичней, но он ис этим не соглашался, хотя в какой-то степени был прав. Думаю, эта легендапридавала далеко не уникальной в то жуткое время истории гибели семьи не простотрагическое, а прямо-таки вселенское звучание, позволяла чувствовать себяособенными, не такими, как все. Наверное, для двух девчонок из детского домаэто было очень важно. Когда мы гостили в Испании, я как-то завел разговор осемейном предании с твоей теткой, и она очень сухо подтвердила, что это непросто легенда, а исторический факт. И добавила без особой охоты, что историярода довольно легко прослеживается аж до пятнадцатого века. На меня этопроизвело большое впечатление. Что касается истории моей семьи, единственное, вчем я уверен: моего прадеда звали Иван Корн, и был он стряпчим. А тут нескольковеков... Я пробовал разговорить твою тетку, но это оказалось нелегко. Однонесомненно: история многовековой давности и та, что случилась в тридцатых годахпрошлого столетия, тесно переплелись в сознании твоей матери, и она искреннесчитала, что на нее возложена некая миссия.

– Ты меня заинтриговал. Я знаю, что бабушку с сестройвывезли в Союз, что родители их погибли...