и, получив порцию одобрения, ласки и силы, умчались по своим делам. Я вздохнула, покосилась на добычу и, решив, что краденные орехи, побывавшие в лапах белок, меньшее чего мне стоит опасаться из угощений дворца, отправила парочку в рот.

Вторыми прилетели во́роны. Этих гордых птиц, не чуравшихся ни чужих вещей, ни слухов я и ждала. Три больших птицы, одна из которых опустилась мне на руку, сжав ее когтями, и заглянула в глаза.

— Что происходит во дворце? — тихо спросила я у птицы. Ворон нахохлился и недовольно пробурчал:

— Лю-юдей ста-ало слишк-ком мно-ого.

Для меня его голос был скрипучим, как у старика, но едва ли, если бы кто-то решил нас подслушать, разобрал бы что-то кроме карканья. Конечно, если бы сам затаившийся слушатель не был природником.

— И вам это не нравится?

— Ник-кому не нра-а-вится, — перехватил инициативу другой ворон. Он был моложе того, что умостился мне на руку, с более ярким черным оттенком оперения, но, стоило его собрату недовольно зыркнуть на посмевшего перебить смутьяна, как молодой скрылся в кроне и притих.

— Гео-р-рг на г-гер-рцога зо-ол. Пр-ри-вел тебя г-гер-рцог. Н-не дог-го-вар-ривались он-ни так. Н-не-довол-лен сильно.

— Разругались?

— Н-нет. Бес-седов-вали дол-го. Тих-хо, спок-койно. Г-геор-рг не ев-во от-тец, — с гордостью заметил ворон, и я не могла не согласиться: если человек способен не срываться на крик и мыслить здраво, он действительно достоин короны. О старом короле, почившем пару лет назад, такого сказать было нельзя. Даже в нашей провинции траурные процессии больше напоминали карнавал, так любили в народе монарха.

— И что они решили? — чувствуя, как онемели, кажется, даже пятки, уточнила я. Непроизвольно передернула плечами.

— Ос-стае-ш-шь-ся, — подмигнул мне ворон, легко догадавшись о причинах моего любопытства. Расправил крылья, готовясь улететь, но я остановила его вопросом:

— А здесь есть другие такие, как я?

— В-ведь-мы? — гаркнул особенно громко мой собеседник. — Ес-сть, — подтвердил и взмыл в небо. Два его собрата полетели следом, отставая на два крыла, как свита.

В тот же миг я вынула ноги из реки и, ежась, обтерла их подолом. В конце концов, подол юбки и без того успел где-то запачкаться, так что вода ему уже не могла серьезно повредить. Быстро обулась под мелодию стучавших от холода зубов и заторопилась довольная обратно. Как бы то ни было, два важных момента я узнала: во-первых, я остаюсь, а значит обещанная награда продолжает манить, во-вторых, ведьмы во дворце имеются. Осталось только понять, среди слуг и с полного одобрения его величества (хотя и странно при его яркой нелюбви к нам), или тайно, как я.

Жаль, снова переговорить с воронами в ближайшее время не удастся. Сил на полноценный разговор тратится много, сидеть в реке каждый день — опасно даже для одаренного, да и постоянные отлучки могут натолкнуть наблюдателей, которые определенно появятся (если таковых еще нет) на нехорошие мысли. И хорошо если наблюдатели будут от герцога — ему врать не нужно, а если от короля, как, например, служанки?

Поговорить друзья, может, и поговорили, но едва ли его величество не примет мер.

С такими мыслями я спешила обратно. Красться или задерживаться не стала: слуги медленно не ходят, если хотят свое место сохранить. Но увлеченность размышлениями все же сыграла со мной злую шутку.

Мне оставалось каких-то несколько десятков шагов до распахнутого окна восточного корпуса. Я уже видела его, предчувствовала, как буду забираться, когда прямо на пути оказалась преграда. Разглядеть мужчину заранее я могла. Высаженные в саду деревья, уже успевшие не только отцвести, но и покрыться листьями (и это весной!), скрывали от чужих глаз дорожку, с которой он вывернул.

Доля секунды — и мой лоб боднул чужую спину. Руки коснулись дорогой парчи, а в следующий миг ее хозяин развернулся, и я поняла, что, будь я настоящей дворцовой служанкой, минуты в должности были бы сочтены. Слишком уж правильными были черты лица незнакомца, слишком властным взгляд, а камзол, к которому мне не посчастливилось прикоснуться, дорогим.

— Прошу прощения.

Я торопливо поклонилась, больше не отрывая взгляда от дорожки, которая так меня подвела. Сапоги сами попали в поле моего зрения, а после и заправленные в них брюки, полы камзола… Моргнув, я поняла, что снова смотрю в лицо мужчины. В его серые, мрачные, как небо перед штормом, глаза. И мне бы отвести взгляд, пока буря не подхватила бумажный кораблик имени меня, но что-то мешало. Словно чужая воля была сильнее.

— Не сейчас, — сам себе проговорил блондин и отвернулся, разрывая зрительный контакт. А я выдохнула. То ли с облегчением, то ли с разочарованием — не разберешь. — Кто вы? — напомнил о себе хрипло мужчина, больше не глядя в мою сторону. Зато я смотрела: на гладко выбритое лицо, волевой подборок, напряженно сжатые губы…

Вопрос заставил меня вздрогнуть и вернуться к реальности. Отступила на шаг, склонив голову так низко, чтобы собеседник мог увидеть мою макушку, и тихо ответила:

— Эвильен. — Ответила и чуть не прикусила себе губу, поскольку собиралась сказать иное. Мысленно досчитала до пяти, пытаясь вернуть себе самообладание.

— Вот как. — Я услышала смешок. — И для чего же вы покинули свои покои, Эвильен?

— Хотела прогуляться, — стараясь говорить правду и только правду, ответила я, тщательно вспоминая парковые дорожки. И белок. Их здесь наверняка имелось множество. Рыжие, пушистые, ворующие орехи и взбирающиеся по деревьям со скоростью арбалетной стрелы.

— К пруду с кувшинками? — В голосе собеседника мне послышалась насмешка.

— Нет! — выпалила непроизвольно, вновь посмотрев на собеседника. Он больше не отворачивался, напротив, задумчиво изучал меня, а после, перехватив мой полный праведного гнева взгляд, вопросительно вздернул бровь. Дескать, неужели? — Да, я ходила в парк, в его лесную часть! Хотела побыть наедине с природой, а не всем этим… — Попыталась ладонью обрисовать силуэт дворца, но едва ли мне удалось передать все его башни и шпили. Расстроилась от этого еще сильнее и тихо закончила: — А ваш пруд с кувшинками пусть остается… королю!

— Его величество обязательно оценит вашу щедрость, — заверили меня, а после кивнули на прощание и… ушли в том же направлении, откуда и появились, оставляя взъерошенную, вспотевшую меня думать, что же только что произошло. И приходившие мне на ум идеи были не слишком приятными.

Я сунула руку в карман платья и разочарованно вздохнула. Ни единой монетки в нем не завалялось. А мне бы любая пригодилась. Главное — отчеканенная в последние пару лет.

Решив уже не таиться, я кое-как влезла в окно и торопливо прошмыгнула в свои покои. Как мне казалось — свои. Ибо стоило мне