…стал здесь лидером? Не знаю. Само собой получилось. Может потому, что я – единственный, кто не ревел, не носился как полоумный солнечный зайчик, а был спокоен и собран. Всегда. С самого начала, с тех первых минут над развалинами школы. Или потому, что погиб первым. То есть, мы с Леной Кочетовой были первыми, но она – девочка, а это многое меняет. А ещё потому, что на правах первого встречал остальных, и так и остался для них тем, от кого они узнали страшную правду о своём новом статусе.

Я тогда разговаривал с каждым, объяснял и успокаивал как мог, как умел. Ребята погибли разные. Много мелюзги, но было и несколько пятиклашек, старше меня на год. Реакция почти во всех случаях следовала одинаковая: недоверие, отрицание, слёзы, истерика. Я сам себе много раз поражался: почему так спокойно всё принял. Мне, если честно, тоже приходилось несладко, но внешне всегда оставался уверенным и собранным. Никто не знает и никогда не узнает, что творилось и творится у меня в душе. Я привык. Такова доля всех старших детей в семье.

Мне десять лет. Уже давно, девять лет. Девять лет мне десять лет. Звучит смешно, как строка из детского стихотворения Агнии Барто. Но я не смеюсь. И не плачу никогда. Мне нельзя, я здесь главный. У меня семьдесят семь товарищей и почти три сотни обезумевших взрослых – родителей, бабушек-дедушек, дядей-тётей. Я в ответе за них всех. Я, Руслан Рамизович Сайдулаев, погибший ученик четвёртого «в» класса разрушенной школы № 4 города Н-ска.

Дома полгода не был, с самих папиных похорон. До сих пор виню себя в его смерти, хотя поделать ничего не мог. Не мог я поймать его, поскользнувшегося при обходе очередного строящегося объекта, и мягко опустить на землю подальше от торчащих арматурин. Не мог. Как узнал о его смерти, скажу честно, обрадовался. Теплилась надежда на то, что всё будет иначе, не так как у ребят с их близкими. Я ошибался.

Папа. Отец… Я оберегал, хранил свою семью как мог. Два раза спасал жизнь отцу, один раз спас маму, брата уж не упомню сколько, а однажды в последний момент успел вытолкнуть Сиринку из… Даже вспоминать не хочу. Она, наша самая младшенькая, совсем девушкой стала. Красавица, вся в маму. Шамиль – брат, на год младше меня – заканчивает первый курс Бауманки. Шалопаем был, я с ним пуд соли съел. Сколько раз приходилось заступаться, драться из-за него, забияки. После моей смерти он сильно изменился, повзрослел, оно и понятно: стал старшим братом, у нас в семье с этим строго. Взялся за ум, школу с красным дипломом закончил и укатил поступать в столицу.

Первый раз это произошло спустя три месяца после взрыва. У Димки Дорохова из третьего «а» папа разбился на машине. Пьяным в столб на полном ходу въехал. Димка рванул туда быстрее пули, возбуждённый, радостный: папка, папка ко мне пришёл! Обратно летят вдвоём. Лучше б я этого не видел. На Димке лица нет. А его батя – гримасничает, хихикает, глаза безумные… За ту неделю ещё у двоих ребят погибли близкие. Картина всегда одна и та же, смерть лишает их рассудка. Почти три сотни набралось наших родных, наших взрослых, ставшими для нас детьми, младенцами неразумными. Включая моего отца.

Горе мне с ними. Только меня одного слушаются. Оставь без внимания – натворят бед. Спасатели МЧС несколько лет назад изобрели «шарманку». Хоть какая, да помощь, мне. Шарманка – это мы её так прозвали. На самом деле у неё другое название, научное, хитрое очень. Только играет она музыку. Простую, механическую, как на детском ксилофоне. Наши взрослые от неё без ума: как услышат, ныряют в тот железный ящик, и на полдня, а то и на пару дней, о них можно забыть. Возвращаются потом тихие, спокойные, умиротворённые.

Вчера с концертом этим я маху дал. Не уследил. С Леной Кочетовой был занят, проводил психологическую реабилитацию, как говорится. Срывается она иногда. Девчонка, одно слово. Летали на Северный полюс медведей смотреть. Потом на Южный – «на пингвинчиков». Целый день с ней потерял. А они тут без меня устроили. Чуть Витькиного отца-спасателя не пришибли. Но я успел.

Не выходит у меня из головы та женщина. Как я разволновался! Сначала не понял: сидит по-смешному на полу перед сценой и на меня глядит. Именно на меня, а не сквозь, как обычно. Я опешил, спрашиваю тихо: «Вы меня видите?». Смотрит, рот открыла. Я громче: «Вы меня видите? Слышите?» Машет головой, не слышу, мол.

Я проследил за ней… Сегодня она придёт.

Я лечу к Школе. К скверу, что разбили на её месте к первой годовщине. Сегодня День Школы, придут наши близкие. Всё как обычно, в девятый раз. Мама придёт с Сириной. Уже без папы. Шамиль не придёт, у него зачётная неделя началась.

И придёт та женщина.

Сегодня пасмурно, мрачно, солнца нет. Непонятно, день или ночь. С утра шёл дождь.

Вот и сквер. Наша площадь – Площадь Встречи. Люди. Нас уже ждут. Как всегда. Мне не нужны часы. Метроном у меня в голове. Две минуты, пятнадцать, четырнадцать, … десять секунд. Мы начнём секунда в секунду, как обычно. Если ничего не случится.

Снижаюсь. Мама, Сирина, привет. Простите, мне нужны не вы. Где же?

Вот.

Она стоит у Камня с мужем. Его Сергеем зовут, вчера узнал.

«Здравствуйте, Инга. Меня зовут Руслан».

От неожиданности я вздрогнула. Слова прозвучали непосредственно в мозгу. Как в маленьких пуговках-наушниках, совершенно не заглушающих звуки извне и позволяющих слушать музыку, сосредотачиваться на ней, а всё вокруг воспринимать фоном, но не пропускать ничего важного.

Я резко обернулась. Вчерашний безмолвный собеседник висел прямо передо мной. То же мальчишеское лицо. На этот раз удастся поговорить?

«Здравствуй, Руслан», – произнесла я мысленно, не открывая рта. Ощущение было очень странным. Я представила себе строку горящих букв, как в караоке. И просто прочитала слова, гаснущие по мере произнесения. По реакции мальчика поняла, такой способ общения работает.

«Как ты узнал моё имя?»

«Я вчера следил за вами. Слышал ваш разговор во флаере с Витькиным папой. Простите».

«Ты знаешь Витю Борзенко?»

«Конечно». – Лицо пропало, шар остался на месте, но светился пустой матовой поверхностью. Через секунду Руслан вернулся, сфера заколыхалась и спустя мгновенье обрела знакомые очертания. – «Он уже здесь. Вы разве не видите?»

Я посмотрела вокруг. Да, они были здесь. Поднялся ветер. Люди на площади смотрели вверх, не пряча лиц, не кутаясь в одежду. Наоборот, позволяли ветру раздувать плащи, забираться под воротник, трепать волосы на голове. Люди думали, что это делает ветер. И только я видела правду.

Вокруг каждого человека крутился шар. Как щенок, оставленный один на целый день, и, наконец, дождавшийся хозяина, и мечущийся от радости, готовый раствориться в обожаемом двуногом Боге.

«Вон дядя Юра. И Витька с ним».

Я не узнала Борзенко в гражданской одежде. Это он, когда мы пришли на площадь, стоял в задумчивой позе, раскачиваясь на пятках. Теперь же, как все, задрал голову и замер, лишь волчок-сын кружился вокруг.