и путях души. Как мы знаем из науки, ничего не берётся из ниоткуда и мы состоим из молекул, атомов и ещё более мелких частиц. И эти частицы, даже находящиеся рядом в нашем теле, может быть, прошли путь к нам через многие световые годы из различных мест Вселенной. А зарождение жизни, кроме известных нам биологических процессов, происходит ещё и при участии души родителя.

Душа родителя направляет лучший биологический материал и свой росток в лоно. Для создания лучшего. Своего рода косморелигиозная эволюция. А после созревания душа отправляется в недоступный для нашего понимания мир. Не отдельный от нашего. А невидимый и не ощущаемый в полной мере, как ребёнок в утробе матери не может понять и видеть окружающий его мир, так и мы не можем понять мир духов. И как для ребёнка его родители до определённого момента и есть всемогущие боги, так и совокупность душ в невидимом нами мире является богом для нас.

– Я уже начинаю быть вашим первым приверженцем. Очень красивая теория, – сказал Севастьян, улыбаясь, как улыбаются детским глупым рассуждениям.

Отец Георгий же смотрел с лисьим прищуром и еле заметной тонкой улыбкой, теряющейся в бороде.

– А как же всё-таки зарождается душа? Ведь если росток, как вы выразились, переходит от родителя, то и развиваться она должна начать ещё в утробе. И тогда душа зреет, что ли, дольше или как? И откуда взялись все эти атомы?

– Ну, вы, уважаемый, совсем уж так не нападайте на нашего спутника. Он же сказал, что ему так просто приятно думать, – вступился за меня Севастьян, – а атомы ясно откуда. Из молекул, а те из нашего тела, а те из съеденного нами, а там они из растений и мяса. Там из почвы и воды, дальше из литосферы и атмосферы, те в свою очередь из космоса и мантии Земли, и в конечном счёте все из космоса.

– А в космосе откуда? – резко, почти взвизгнув, спросил Севастьяна отец.

– В космосе из сингулярного когда-то материала, начавшего расширяться в период Планковской эпохи, так сказать из Большого взрыва, – хотел Севастьян запугать терминами Георгия.

– Ну и что же было до Большого взрыва и откуда там ваши всякие частицы?

– Бог его знает! – Мы взорвались громким смехом…

Поезд остановился на какой-то большой станции, и мы все решили выйти вдохнуть свежего воздуха.

На перроне суетились продавцы и потребители. Уже смеркалось. Воздух провинциального вокзала был приятно прохладным, но далеко не свежим. Его наполняли запахи нефтепродуктов и жареного теста. Я купил себе шоколадно-протеиновый батончик Big Bang, заметив забавное совпадение в его названии и недавнем разговоре с попутчиками. После станции мои недавние собеседники уставились в своё чтиво, а я, замечтавшись о предстоящих приключениях, уснул. И ничего не снилось.

Ранним утром – пока пассажиры спали, я сошёл с поезда. Дальше с этими людьми мне было не по пути. Маршрут поезда поворачивал на восток, а меня ждал мой северный путь.

День пятнадцатый, 2 сентября

На железнодорожной станции Мегрец было грязно, но почему-то уютно. Тихие предрассветные часы наполнены запахами станционной гари, лёгким освежающим, но не холодным туманом, подкрашенным восходящим солнцем и тишиной ещё спящей провинции.

Секунду насладившись этим запахом свободы, я спросил у единственного на привокзальной площади таксиста, где могу позавтракать без вреда для здоровья. За что был награждён недоброжелательным оценивающим взглядом, типа того, что встречаешь в неспокойных подворотнях больших городов, где местные джентльмены удачи как бы сканируют тебя на предмет ценности содержимого твоих карманов и уровня твоей физической подготовки. После нескольких мгновений этого сверления из старой белой иномарки лениво вылезла рука таксиста, и плоская грязная ногтевая пластина её пальца указала мне путь. По всей видимости, на одноэтажное кирпичное здание в трёхстах метрах от нас. Здание скорее было похоже на котельную, нежели на пункт питания, но выбирать было не из чего. Да и спрашивать у не сводившего глаз, а как казалось, даже немигающего водителя о более «съедобном» месте не хотелось.

Над входом в кафе гордо висела вывеска «СмакЪ». Надпись была стилизована под тонкую струю кетчупа, но давно не реставрировалась и походила скорее на то, что, видимо, подразумевали местные хулиганы, написавшие краской букву «р» вместо «м» и пытавшиеся изменить «Ъ».

Внутри стояло шесть зеленовато-коричневых столов, накрытых полиэтиленовыми изрезанными и прожжёнными скатертями, и по четыре стула к ним, такие же, из другой эпохи, с каркасом из нержавеющей стали и несколько раз перекрашенными сиденьем и спинкой. Внутри, казалось, было холоднее, чем снаружи. За прилавком, не замечая меня, спокойно копошилась полная женщина средних лет, я даже на расстоянии мог почувствовать запах жареного теста от её лоснящейся кожи.

– Доброе утро. Вы уже работаете? – спросил я.

Улыбаясь, но командным тоном мне продекламировали в ответ:

– Конечно, работаем. В утреннем меню у нас пельмени самолепные, нашего производства, или пельмени заводские, хлеб, хрен, горчица, майонез. Из напитков чай, кофе, соки, водка, пиво.

Меня немного удивило присутствие спиртного в предложенных к завтраку напитках. И, тем не менее, я заказал заводские пельмени из предосторожности и сто граммов водки для дезинфекции внутренностей, поскольку не доверял местной гигиене.

Заказ принесли быстро, пельмени были сильно разварены, видимо, готовили их ещё вчера, а сегодня только разогрели. Для моего пустого желудка и это было манной небесной.

– Вы к нам по делам или в гости к кому? – неожиданно спросила меня улыбающаяся продавщица.

В её взгляде было что-то домашнее, родное. Лицо её напоминало сразу тысячи женщин общепита, от торгующих пирожками на улицах до начальниц цехов, штампующих еду для масс. Круглое жизнерадостное, несмотря на множество выплаканных и выстраданных морщин, лицо сильной женщины.

– Я проездом, еду на север. Далеко, – ответил я, проглатывая очередной комочек съедобного счастья.

– Это куда же? В Мицар, Алиот или ещё куда?

– Ещё дальше, через Алиот, но потом ещё дальше.

– Так загадочно говорите – «ещё дальше», будто скрываете, куда едете или сами не знаете, – сказала продавщица, тасуя ценники в руках как колоду карт.

– Скорее второе, бегу, знаете, от жизни или к жизни. Даже этого не знаю, – ответил я с ухмылкой.

Продавщица задумалась о чём-то. Казалось, мои слова пробудили в ней какие-то далёкие воспоминания, навеяли какую-то мучительно-приятную грусть.

– Я вас понимаю, – сказала она вдруг – когда-то и я хотела сбежать отсюда, но как всегда родители, потом семья появилась… Э-эх. Я не видела вашей машины. Вы на чём собираетесь добираться-то в своё «неведомо куда»?

– Сюда на поезде приехал, отсюда думаю на