когда на Таганке демонстрировалась видеозапись капустника, посвященного 15-летие театра. Впрочем, уже в стихотворении «Я бодрствую…» Высоцкий прямо написал о таком отношении к нему со стороны коллег и представителей власти («организаций, инстанций и лиц»): «Кричат, что я у них украл луну / И что-нибудь еще украсть не премину».

Теперь сопоставим с «Песней автомобилиста» «Серебряные струны» (1962).

В обоих случаях лирический герой говорит о неполадках с судьбой: «Век свободы не видать из-за злой фортуны!» = «Я не предполагал играть с судьбою, / Не собирался спирт в огонь подлить», — поскольку враги издеваются над ним: «Влезли ко мне в душу, рвут ее на части» = «Вонзали шило в шины, как кинжал» (вспомним заодно «Балладу о брошенном корабле» и песню «Ошибка вышла»: «Гвозди в душу мою забивают ветра», «Тут не пройдут и пять минут, / Как душу вынут, изомнут…»).

Но, несмотря на это, герой сопротивляется своим врагам: «Отбивался я, кричал: “Сволочи! Паскуды!”» /1; 358/ = «Я ж отбивался целый день рублями — / И не сдавался, и в боях мужал» /3; 143/, «Я отбивался и в боях мужал» (АР-9-8).

В первом случае у него — гитара, а во втором — автомобиль. Оба эти предмета вызывают ненависть у власти и толпы: «А теперь украли серебряные струны!» /1; 358/ = «И вот, как “языка”, бесшумно сняли / Передний мост и унесли во тьму» /3; 143/. А лирический герой оказывается в ситуации несвободы и обращается с одинаковой просьбой: «…расступитесь, стены!» = «Пусти назад — о, отворись, сезам!».

В ранней песне герой призывает врагов смешать его с грязью и порошком, а в поздней он уже оказывается по уши в пыли: «Превратите меня в грязь, в порошок и в воду, / Но не забирайте серебряные струны!» /1; 358/ = «Восстану я из праха, вновь обыден, / И улыбнусь, выплевывая пыль» /3; 143/. Этот же мотив разрабатывается в песне «Не уводите меня из Весны!» (1962), которая имеет ряд сходств с «Серебряными струнами»: «Как падаль, по грязи поволокли» = «Вы втопчите меня в грязь, бросьте меня в воду»; «И завязали суки / И ноги, и руки» = «Упирался я, кричал: “Сволочи! Паскуды!”»; «Я понял: мне не видеть больше сны» = «Не видать мне, что ли, / Ни денечков светлых, ни ночей безлунных?!».

***

В метафорической форме конфликт поэта и власти нашел воплощение также в стихотворении «В лабиринте» (1972), которое построено по принципу чередования строф, относящихся к мифологическому и современному сюжетам.

В первой строфе воссоздается известный древнегреческий миф о нити Ариадны: «Миф этот в детстве каждый прочел, / Черт побери! — / Парень один к счастью прошел I Сквозь лабиринт. / Кто-то хотел парня убить — / Видно, со зла, / Но царская дочь путеводную нить / Парню дала», — что явно повторяет прием, использованный в «Штангисте» (1971): «Конечно, я секрета не открою, / Пример у всех из детства на слуху, / Как некий грек другого над землею [Геракл поднял Антея над землею] / Поднял и бросил [И бросил наземь], подержав вверху» (АР-13-46). Совпадают также обращения к слушателям: «Вы помните, как некий грек другого / Поднял и бросил, чуть попридержав» (АР-13-48) = «Вспомните миф, древний, как мир» /3; 373/; и восклицания: «Хоть это, черт возьми, несправедливо: / Я победил, а штанга — надо мной» (АР-13-46) = «Черт побери!» /3; 152/. Помимо того, одинаково характеризуются враги лирического и мифологического героев — штанга и Бык Минотавр: «Сдыхает, неподверженный смертям!» /3; 334/ = «…Вышел герой, а Минотавр / С голода сдох» /3; 156/. Да и современный лирический герой стихотворения «В лабиринте» повторяет действия штангиста: «Тороплюсь ему наперекор» (АР-8-98) = «Я тороплюсь, / В горло вцеплюсь — / Вырву ответ!»[989] [990] /3; 155/ (а в первом случае он тоже «вцепляется в горло»: «Как шею жертвы, круглый гриф сжимаю»).

Следующая строфа разбираемого стихотворения переносит нас в современную эпоху, и в ней речь идет о похожей ситуации: «С древним сюжетом / Знаком не один ты: / В городе этом — / Сплошь лабиринты, / Трудно дышать, / Не отыскать / Воздух и свет». А далее начинается монолог лирического героя, который говорит о своем состоянии в этой атмосфере, развивая предыдущую мысль: «И у меня дело не ладно — / Я потерял нить Ариадны… / Словно в час пик, / Всюду тупик, — / Выхода нет!».

Еще раньше подобный прием был использован Д. Шостаковичем в Четвертой симфонии (1936): «…Шостакович недвусмысленным образом проводит параллель между современным ему Советским Союзом и зачумленным городом из греческого мифа»779 Поэтому в черновиках «Песни-сказки про нечисть» (1966) было сказано: «Но, товарищи об этом нам не надо забывать, / Ведь зловещие приметы повторяются опять. / Атеизм от труда развивается, / Но история всегда повторяется!» /1; 526/.

На данном этапе анализа стихотворения «В лабиринте» можно выделить следующие субъектные формы и их функции:

1) автор-повествователь описывает мифологическую ситуацию, говоря о герое древнего сюжета;

2) собственно автор[991] воссоздает картину современного «города», в котором «сплошь лабиринты»;

3) лирический герой, находящийся в «современном» лабиринте, говорит об этом лабиринте и о своем состоянии в нем.

Если в мифологическом сюжете (1-я строфа) имена действующих лиц не названы и вместо самого выражения «нить Ариадны» употреблено ее современное переносное значение — «путеводная нить» — как единственный выхода из угрожающей ситуации, то в современном сюжете лирический герой говорит: «Я потерял нить Ариадны», — называя, таким образом, имя царской дочери. Соответственно, уравнивание двух эпох происходит и на лексическом уровне.

В 3-й строфе автор-повествователь — как очевидец — описывает состояние древнего героя, пытавшегося найти выход из лабиринта: «Древний герой ниточку ту / Крепко держал, / И слепоту, и немоту — / Всё испытал, / И духоту, и черноту / Жадно глотал. / И долго руками одну пустоту / Парень хватал».

Но вполне очевидно, что все отрывки текста, организованные автором-повествователем, то есть формально отнесенные к древнему герою, на содержательном уровне относятся к лирическому герою Высоцкого. Таким образом, мифологический сюжет этого стихотворения можно рассматривать как образец формально-повествовательной лирики: в образе древнего героя, в его мучительных поисках выхода из лабиринта показаны муки лирического героя, а, кроме того, мифологическая ситуация, как мы уже говорили, повторяется.

Отметим еще одну важную особенность мифологического сюжета, суть которого изложена в первой строфе:

1- й тезис («Пареньодинксчастью прошел / Сквозь лакирпнт»)раскрываатсяв 3-й строфе, где подробно описывается этот путь, и