Имеющаяся в «Жертве телевиденья» отсылка к «Письму с Канатчиковой дачи»: «Ну а потом на Канатчиковой даче, / Где, к сожаленью, навязчивый сервис, / Я и в бреду всё смотрел передачи, / Всё заступался за Анджелу Дэвис», — разумеется, неслучайна, так как между этими песнями наблюдаются еще некоторые сходства.

В первую очередь, это маска пролетариев, в которой выступают главные герои, и, таким образом, на внешнем уровне сюжета подвергаются сатире.

В черновиках «Жертвы телевиденья» читаем: «Еще к экрану я нагнулся ближе, / Пусть он ответит мне и пусть не врет, / Какого дьявола они в Париже / Морочат голову который год!» /3; 416/. Такую же мысль повторят герои «Письма с Канатчико-вой дачи»: «Это их худые черти / Мутят воду во пруду. / Это всё придумал Черчилль / В восемнадцатом году!» /5; 135/. В обоих случаях герои смотрят телевизор и являются его «жертвами». Отсюда и очевидные сходства: «Какого дьявола они» = «их худые черти»; «в Париже» = «Черчилль» (налицо общая сема — Европа); «морочат голову» = «мутят воду»; «который год» = «в восемнадцатом году».

Сравним заодно с выражением «Это их худые черти» воспоминания о Высоцком Всеволода Ханчина: «Позднее он как-то рассказал мне, что ходил на большой яхте в Марселе, но порулить ему “черти-капиталисты”, как он выразился, не дали»[971] [972] [973]; и Ивана Бортника — о том, как они с Высоцким в Югославии играли в рулетку. После окончания игры Высоцкий сказал ему: «Этот крупье гад! — Дальше несколько энергичных выражений. — Присудил капиталисту)»™. Теперь становится понятным, насколько близок ему был образ автозавистника: «Глядь, мне навстречу нагло прет капитализм <…> Ах, черт! “Москвич” меня забрызгал, негодяй.).». Во всех этих случаях и сам поэт, и его герои выступают в маске пролетариев.

В свете сказанного закономерно и такое совпадение: в «Песне автозавистника» (1971) герой, по его словам, «в психбольнице все права завоевал»; в феврале 1972 года в устном рассказе «Формула разоружения» героя снова отвезли в психушку, и он там тоже «все права завовевал»: «Он писал: “Мать, я тут навел порядок”» /6; 447/; в «Жертве телевиденья», написанной еще через несколько месяцев, он вновь окажется «на Канатчиковой даче, где, к сожаленью, навязчивый сервис»; и там же будет происходить действие в «Письме с Канатчиковой дачи».

Помимо мотива психиатрических репрессий, во всех этих произведениях образ сумасшествия используется как способ отражения советской действительности, в которой «масса трещин и смещений».

Данные наблюдения помогают обнаружить личностный подтекст еще в одной — казалось бы, чисто ролевой — песне: «“А ну-ка, девушки!” — что вытворяют! / И все в передничках — с ума сойти!» («Жертва телевиденья») = «Девки все как на подбор — в белых тапочках» («Письмо из Москвы в деревню», 1966). В том же «Письме» герой говорит: «С агрономом не гуляй — ноги выдерну», — что напоминает одну из первых песен Высоцкого: «Но если это Витька с Первой Перьяславки — / Я ж те ноги обломаю, в бога душу мать!» («Что же ты, зараза», 1961).

Более того, в «Письме из Москвы в деревню», написанном в сентябре 1966 года, имеется и прямое указание на автобиографичность: «Водки я пока не пью — ну ни стопочки!» (сам Высоцкий с 21 июля этого года, когда начались съемки «Вертикали», находился «в завязке»762, о чем напишет еще раз 25 декабря в стихотворении «Что сегодня мне суды и заседанья!»: «И предложит рюмку водки без опаски — я в завязке»; а «развяжет» он 25 января 1968-го, в день своего рождения). Кроме того, известно письмо Высоцкого И. Кохановскому (Москва — Магадан, 25.06.1967) о своей поездке в Ленинград на съемки «Интервенции»: «Спать в поезде — не сплю. Вчера, когда ехал туда, в купе попался полярник. Пил, сквернословил, жалился на жизнь и соблазнял алкоголем. А мне этого нельзя — пить и сквернословить. Я культурный человек. И не спать нельзя — я нервный»[974] [975] [976]. Здесь поэт иронически называет себя культурным человеком, а герой его песни обращается к своей жене: «Потому ты — темнота некультурная».

Другие слова героя: «Экономлю и не ем даже супу я», — заключают в себе мотив отсутствия денег, что также является автобиографической деталью™, и потому встречается неоднократно: «С умом экономлю копейку» («Машины идут, вот еще пронеслась…»), «Денег нет, женщин нет» («Сколько лет, сколько лет…»).

И, наконец, отметим еще одну важную деталь, подчеркивающую личностный подтекст «Жертвы телевиденья». В черновиках этой песни герой говорит: «Дикторы путают текст по бумаге» (АР-4-110). А в одном из вариантов стихотворения «Мосты сгорели, углубились броды…» (также — 1972) читаем: «Взаменречей — невнятные субтитры, / И вместо скачки — нудный стипль-чез, / И грязь стекла с размоченной палитры, / И кислород из воздуха исчез» (АР-16-186).

***

Теперь обратимся к «Песне автомобилиста» (1972), где лирический герой выступает в образе автомобилиста, а советская власть — в образе ОРУДа («Отдела по регулированию уличного движения», в 1961 году объединенного с ГАИ, в результате чего появилась аббревиатура РУД-ГАИ), сотрудники которого вручают ему «квитанции на штраф».

Впервые этот мотив встретился в песне «Дорога, дорога…» (1961): «Побегу на красный свет, оштрафуют — не беда». Далее — в песне «Вот главный вход…» (1966): «Мне присудили крупный штраф / За то, что я нахулиганил», — и в ранней редакции «Разговора в трамвае» (1968): «Нет, возьмите штраф, тороплюсь я» /5; 499/.

Что же касается «Песни автомобилиста», то ее герой сначала был спортсменом: «Подошвами своих спортивных чешек / Топтал я прежде тропы и полы». А так как спорт всецело поддерживался властями, то у него, соответственно, не было никаких проблем: «И был неуязвим я для насмешек, / И был недосягаем для хулы». То есть пока герой был «как все», он вел вполне благополучную жизнь. Теперь же всё переменилось: «Но я в другие перешел разряды — / Меня не примут в общую кадриль, — / Я еду, я ловлю косые взгляды / И на меня, и на автомобиль».

На единственной фонограмме исполнения «Песни автомобилиста» Высоцкий говорил, что «ее надо слушать после “Жигулей”»765, поэтому логично предположить, что их объединяет разработка одной и той же темы, хотя при этом используются разные маски. Аналогичные примеры — «Две песни об одном воздушном бое» (1968), а также «Песня микрофона» и «Песня певца у микрофона» (обе — 1971).

И в «Песне автозавистника», и в «Песне автомобилиста» лирический герой выступает сначала