Владимир остановил автомобиль у подъезда элитной многоэтажки, но выходить не спешил. Фёдорова была не далека от истины: расстроен расставанием Ринаты и Игоря он не был, но все же… Все эти дни его сильная и смелая дочь старалась не подавать вида, что ей плохо. В больнице она взяла с него обещание, что никто никогда не узнает о произошедшем. Настояла она и на том, чтобы он не разбирался с Крыловым, не разговаривал с ним и не предпринимал никаких ответных мер. В момент, когда Рината, лежа на больничной койке, бледная как мел, говорила эти слова, он готов был разорвать этого мальчишку. И она прекрасно знала это, она видела ярость в его глазах. Но её прикосновение тут же охладило его пыл. Он не мог не пообещать ей. И не сдержать данного ей слова тоже не мог. Но прежде всего он не мог смотреть на то, как она потухает. Именно поэтому, ведомый безграничной любовью к своей девочке, он и приехал к дому Крылова. Как бы сам он ни относился к Игорю, если Рината любит его, возможно, им стоит попробовать. Владимир взялся за ручку двери, но так и не выбрался на улицу. Из подъезда, в котором жил Игорь, вышла смутно знакомая женщина. В наспех застегивающей пальто брюнетке он узнал Марину Самарину. Поправляя на плече ремешок элегантной черной сумочки, она прошла мимо его автомобиля и села в такси, припаркованное рядом. Стоило автомобилю с шашечками скрыться, Бердников завел мотор, и «Range Rover» его резко сорвался с места. Этот щенок не стоит его дочери. Не стоит.

Москва, март 2014 года

Рината положила в чемодан кроссовки и закрыла его. Осмотрелась. В её маленькой комнатке больше ничего от неё не осталось. Рина вздохнула и присела на кровать. У выхода стоял еще один чемодан, тот самый, что привез в школу Игорь пару недель назад. Он даже не удосужился позвонить, просто оставил его на охране. Ничего личного, никаких контактов. Они и общались-то теперь исключительно через третьих лиц. Может быть, оно и к лучшему…

— Ты собралась? — в комнату заглянул Владимир.

Рината посмотрела на отца и молча кивнула.

— Забирать? — Он указал на чемодан, и Рина снова качнула головой. Владимир вытащил ручку, но уходить не спешил.

Немного поколебавшись, он прошел и сел рядом с Ринатой.

— Может быть, не стоит уезжать? — спросил он.

— У меня нет выбора, — тихо ответила она. — К тому же, — из груди её вырвался смешок. — Вы нашли действительно прекрасное место для продолжения моей карьеры. В сложившейся ситуации Николас Демаре — лучший вариант.

— Еще раз прости. Мне следовало поначалу поговорить с тобой. Но с Ником получилось спонтанно. Не думал, что с Крыловым у вас всё так выйдет.

— Это было логичным завершением нашей совместной карьеры. — Рината опустила голову и уперлась взглядом в зажатые между коленями ладони. — Мы оба получили то, чего так сильно хотели, и после… после всего, что он сделал, я больше не желаю видеть его.

Владимир накрыл её руки своей ладонью и ободряюще сжал. Он понимал, что Ринате гораздо тяжелее, чем она пытается показать. Но она стойко держалась, и это вызывало у него уважение.

— Рин, ты готова? — в комнату вошла Алла. Увидев Владимира, она настороженно спросила: — У вас все в порядке?

— Да. — Рината поднялась на ноги. — Самолет через четыре часа, пора ехать в аэропорт.

Алла пристально посмотрела на дочь. Та, подняв со стула сумочку, повесила её на плечо и, не оборачиваясь, вышла из комнаты. Алла же осталась стоять на месте. Она перевела взгляд на Владимира и с недовольством сказала:

— У меня чувство, что вы что-то от меня скрываете.

— Ничего мы от тебя не скрываем. — Он подошел к ней и нежно обхватил за плечи. — Наша дочь вольна поступать так, как считает нужным.

— На Олимпиаде я видела, как она смотрит на Игоря, Володя. Так смотреть может только любящая женщина на человека, с которым хочет прожить всю оставшуюся жизнь. А потом вдруг они принимают решение расстаться. Тебе не кажется это странным?

— Они взрослые люди, Алла.

— Знаешь, Бердников, если я узнаю, что к их расставанию приложил руку ты… — В голосе её появились предупреждающие нотки.

Владимир же только печально улыбнулся.

— Я ничего не сделал, — заверил он её. — Клянусь тебе.

— Я предупредила тебя.

— Ринат, как долетите, позвоните обязательно. — Они стояли у входа в зону посадки, и Алла все никак не могла отпустить руку дочери, которую она сжимала так сильно, что у Рины затекли пальцы.

— Позвоним. Конечно позвоним, — ответил за Ринату Владимир.

Рина же, судорожно выдохнув, окунулась в объятия Аллы, утыкаясь в её мягкие, пахнущие чем-то до боли знакомым, родным волосы.

— Я люблю тебя… мама, — выдохнула она и обняла её еще крепче.

Рината знала, что Алле важно услышать эти слова от неё, а ей самой… ей самой произнести их. На глаза Богославской навернулись слезы, и она, отстранив Рину, обхватила руками её лицо. Она смотрела с такой невероятной любовью и нежностью, что глаза Ринаты тоже увлажнились. Улыбнувшись, она произнесла:

— Ты самая прекрасная мама на свете. Я очень сильно тебя люблю. Берегите себя. Вы оба.

Она едва ощутимо коснулась пальцами уже заметного животика матери, а потом посмотрела на Владимира. Тот, уверенно кивнув, подошел ближе к своим любимым женщинам.

— Нам пора, — сказал он и обнял Аллу. — С ней все будет хорошо. Я позабочусь о ней.

— Все, идите, — кивнула она. — Идите.

Владимир направился к стойке и, оказавшись возле, протянул документы сотруднице. Поправив спадающую с плеча лямку сумки, Рината пошла следом. Она остановилась возле отца и посмотрела на новенький паспорт в руках одетой в аккуратную форму девушки. Та, закончив проверку, протянула его обратно.

— Всё в порядке, — сказала она. — Приятного полёта.

Рина забрала документ и открыла страничку со сделанной совсем недавно фотографией. Rinata Berdnikova…

Убрав загранник в боковой карман сумки, Рина снова посмотрела на отца. Всю свою жизнь она мечтала иметь что-то надежное, стабильное. Всю свою жизнь она мечтала принадлежать к чему-то, и вот теперь её мечты осуществились. Она больше не девочка из детского дома с вымышленной фамилией. Она — Рината Владимировна Бердникова, двукратная олимпийская чемпионка. И она — дочь своего отца. От осознания этого факта она пока не чувствовала ни радости, ни облегчения. Только уверенность. Уверенность в том, что в наступающем «завтра» будет что-то большее, чем есть сейчас.

— Вам не стоило оставлять её одну, — сказала Рината, уже когда они ехали в автобусе к самолету.

Владимир стоял рядом, и тела их соприкасались в плотной толпе пассажиров.

— Я должен устроить тебя на новом месте.

— Я справилась бы одна.