время работал на Би-би-си, потом зарабатывал техническими переводами. А через 20 лет, в 1981, попал в горшую беду, когда вмешался защитить меня от флегонской грязи. С этого момента потянула его в себя заглатывающая машина непеременяемого английского суда, по моим впечатлениям – гниющая язва современной Англии.

Вот эта язва и требует рассказать то, о чём пойдёт дальше.

Флегон тотчас принял меры запугать Ленчевского, а после достойного ответа его – подал в суд. (Не знаю почему, но в Англии такой суд сразу оказывается «Высоким».) Ещё месяц спустя «Гардиан» напечатала пошлую статью: «…русские писатели устроили бурю в самоваре… Каждый русский эмигрант, который чего-нибудь стоит, уже покупает билеты – ехать в Лондон на суд»[360]. Тут же не кто иной, как Давид Бург, благосклонно комментировал книгу Флегона. Ленчевский тотчас вослед в «Гардиан» ответил о ней: «Многие ли читатели “Архипелага” и “Ракового корпуса” согласятся считать автора их – лгуном, предателем, трусом, лицемером, сплетником, прелюбодеем, лжесвидетелем, мегаломаном, параноиком, болтуном, безчестным демагогом, к тому же скрывшим своё еврейское происхождение, и к тому же антисемитом… Изобилие грязных русских слов должно [по расчёту Флегона] сделать книгу приманкой для покупателей»[361]. – А дальше, покидая свои заработки, ушёл в суд с Флегоном с нарастающей страстью. Хотя Флегон и знал Ленчевского по Би-би-си, а недооценил его упорства и принципиальности, тронул его сутяга себе на мороку.

Ленчевский надеялся: по мерзкому качеству книги Флегона почти на каждой её странице, – легко набрать 15–20 свидетельств добрых людей и завалить ими стол суда, чтобы качество флегонской книги, недоступной английскому читателю, кроме наглых иллюстраций, не вызывало бы сомнений. – Но как бы не так, не рассчитал он духа российской эмиграции, да, впрочем, вполне и естественного; запрошенные им в Париже эмигранты отвечали: «Да нечего с Флегоном связываться, лишь делать ему рекламу». И дал просимый «аффидевит» (свидетельство под присягой) лишь один Олег А. Керенский (с которым мы совсем недавно перед тем спорили о роли его отца в революции): «Я никогда не читал ни на одном языке более оскорбительной, непристойной, порнографической, поносной и расистской книги… текст написан матом и оскорбительными выражениями, не употребляемыми в нормальной русской литературе».

Однако Ленчевский, по своей страсти к справедливости, по своей честности и смелости, уже раззадорился: раз и навсегда прижать этого «уникального террориста с печатным станком», во всех прошлых судах уходившего от наказания. Текли месяцы и месяцы обычной судебной затяжки – а Ленчевский систематизировал флегонские дела всё по новым и новым реестрам: и почему эта книга – ниже уровня литературного произведения; и набор порнографических мест; и сравнительные перечни цитат, как благожелательно отзывается Флегон о КГБ и как враждебно о ЦРУ; и подборка антисемитских мест (антирусскими английский суд не заденешь). Всё это заставило оборонщика моего произвести самому более 70 страниц доказательных переводов из 1000-страничной книги Флегона, огромная работа, потом заверить точность этих переводов у авторитетных двуязычных англичан – Питера Нормана и – неожиданные для меня фамилии – Джеральда Брука и Майкла Гленни. Сочувствующий мне Л. Финкельштейн-Владимиров, тоже с Би-би-си, управился получить письмо от исполнительного директора Совета британских евреев в книжный магазин «Фойлз»: «Книга враждебна к евреям, я не хотел бы дать ей незаслуженную публичность». (На самом деле книга Флегона – резко антирусская, а не антиеврейская, но и тут он вывалил несколько скользких выражений и анекдотов.)

От этих проявленных шагов Ленчевского Флегон замялся, не ожидал такого упорства, в прежних своих судебных историях он скорей встречал жажду примирения от напуга. Он – затаился, не стал отвечать на вызывные повестки, не стал являться к мастеру (низовой судья для промежуточных процессуальных решений), – впрочем, в очередной рекламе своей книги ещё по-новому исказил слова Ленчевского, последовал новый протест Ленчевского: запретить и ту рекламу! Извивчив Флегон, за ним только следи.

На долгих этапах всегда длительного процесса прославленная английская Фемида проворачивает свои жертвы по чисто формальным внешним признакам, с упором на сверхтщательную процедуру, безо всякого вникновения в суть дела. Тщетно взывал Ленчевский, чтобы кто-то в суде хоть перелистал, в чём же состоит дело, и какова многотяжебная история самого Флегона, и что это за фигура. Он набрёл и на такую статью, 3390, английского закона: об ограничении безосновательных тяжебников, – но как её применить? А Флегон – как рыба в воде в этой судебной мути, и очень к нему благоволят судебные власти как к фигуре обиженной, беззащитной и безденежной. Вот, он успешно оттягивал невыгодный для себя суд. Возник слух, что он тем временем готовит английское издание своей книги и, вероятно, сократит в нём неприемлемое, и ещё придётся заново доказывать в суде, что это – «не то».

Ещё летом 1981 Ленчевский послал мне письмо – но не по почте, через Яниса Сапиета, – а тот решил меня не отвлекать и не передал, мало веря, что у Ленчевского что-то выйдет, его и все вокруг отговаривали: бросить дело, покинуть, даже хоть откупиться. И о его деле я узнал стороной, с опозданием в несколько месяцев, написал ему первый, уже летом 1982. И тогда он отозвался: надеется – близок конец суда с Флегоном, «теперь уже не он, а я настаиваю на передаче дела к слушанию, преступный истец стал ответчиком по моему делу… такой увёртливый сутяга просто не предусмотрен английскими законами». (Увы, увы! Именно она, легендарная английская законность – именно она благоприятна сутягам! – об этом мы ещё у Диккенса читали.) Этот твёрдый уверенный тон поразил меня. Напротив, Флегон проявил слабость и в том ноябре написал Ленчевскому письмо, притворно раздуваясь в боевой вид: что он согласен остановить свой иск, если Ленчевский заплатит ему расходы по суду, потерю дохода от письма в книжный магазин и возьмёт назад свои обвинения о книге.

«Платить» – это было выдвинуто с запросом, а из десяти человек в положении Ленчевского девять согласились бы на мировую, только бы отвязаться. Но – не таков Ленчевский, он видел тут защиту не столько меня, сколько «Архипелага»: «Вечная память о моих сгноенных родных и долг перед ними, у меня тоже пепел Клааса бьётся в груди».

И уже назначали дату суда – на июнь 1983. А Флегон применил вот какой изумительный ход: он попросил теперь суд о разрешении переформулировать свой первоначальный, уже полуторагодичной давности иск к Ленчевскому – так расширить, чтобы иск распространился и на Солженицына, и на «Имку», – то есть зигзаг кляузы, какой не снился и Диккенсу: за свою клеветническую против меня книгу подать в суд на меня же (при полном моём бездействии) – за клевету! (Всё-таки нужно ему непременно, чтобы процесс был между ним и мной по поводу этой книги.) И чтобы судил не судья,