Кажется, началось с её вопроса: что я могу сказать об Андропове? (Как хотелось западным лидерам увидеть в Кремле вождя с умом и сердцем!) Я сказал, как это уже стало ясно мне за полгода, что – предсказуемая личность, без каких-либо высоких или оригинальных идей, всего лишь повторение сталинского закручивания. (Но – государственный церемониал? – это не помешало ей через год, к смерти Андропова, дать телеграмму в Москву: разделяем «скорбь всего вашего народа».) Состояние дел я видел для Запада – мрачным (Рейган – ещё не успел его переломить), я так и высказывал: что Великобританию ждут грозные испытания. Тэтчер возражала, что не так уж плохо, – вот выравняют ракеты, создадут баланс. (С помощью Рейгана, – и права оказалась.)

Да в такую редкую встречу и с таким центровым лидером, как она, – мне хотелось подняться выше политики, до взгляда зрело-нравственного. Сколько уж я призывов и делал – к самоограничению, к отказу от излишних приобретений и побед. Все уроки мировой истории – неужели для всех мировых политиков проходят мимо и зря?

А тут ещё был недавний и разительнейший случай – война за Фолклендские острова[369]. Прямо на другой стороне земного шара! Остаток заморской империи, и такая малозначная земля. И гнать флот из-за неё, проливать обоюдную кровь? Как красиво и благородно было бы – от этих островов отказаться, отрешиться! Но так сильно Тэтчер была простужена, такой сорванный голос – не мог я затевать тот спор, не мог этого выговорить. Ведь фолклендская война – была её личная гордость, и успех её партии, – да вот перед новыми выборами…

Нет, наверно, надо покинуть всякие надежды призывать когда-либо, кого-либо из политиков к нравственным решениям.

Не успел я потом записать разговора. Запомнилось, ещё посоветовал ей: да освобождайтесь вы от этого неуклюжего Британского Содружества Наций, оно ничуть не укрепляет Великобританию, только искажает и политическую линию, и международное лицо, и национальный состав метрополии. Тэтчер грустно усмехнулась, отмахнулась: «А-а, да оно уже почти не существует». (И правда же – идёт к тому.)

Унёс я горькое сочувствие к ней.

Во всех мельканиях по Лондону, в эти дни солнечному, город казался очень привлекателен. Но побывать почти нигде и не пришлось: каждый промежуток мы с Алей отдавали какой-то надвинувшейся встрече.

На гилдхоллскую церемонию приезжали из Парижа Клод Дюран с Никитой Струве. Вместе с ними встречались мы с британскими издателями – из «Коллинза», «Бодли Хэда». Обсуждали внутри себя – дела французские и скудно-эмигрантские русские. «Имкинское» собрание сочинений в крупном формате выходило тиражом пятьсот штук, ещё пара тысяч «малышек», утекающих в Россию, – венец неподражаемой Алиной работы в Вермонте. (Почитаешь письма Бунина – он и такого не дождался, бедствовал.)

Из Оксфорда приезжал встретиться наш уникальный Гарри Виллетс, милый и печальный. Он потерял жену в минувшем году. («И со временем – только тяжелей».) И болеет сам. За годы Виллетс так проникся русской культурой – мы ощущаем его будто соотечественником. И ко всем текстам моим он относится внимчиво, бережно, любовно. Оттого и работает медленно. Очень близкий человек, но раскиданы мы расстояниями. А писем – он органически не пишет, или уж с большим усилием.

И – пора бы нам улетать в Америку. Но ещё в Вермонте я получил письмо от букингемского чиновника, что принц Чарльз приглашает меня на ланч 17 мая, а до этого он будет в путешествии, закован в график. Встреча с ним могла быть интересна, принц Чарльз не раз публично высказывался с поддержкой моих взглядов. Но – ждать ещё четыре дня, ненаполненных?

А ещё осенью 1982 Аля, ездивши в Нью-Йорк защищать Зою Крахмальникову[370] (и успешно: ей удалось убедить американскую делегацию в ООН поднять этот вопрос, и это, быть может, подействовало на Советы), – встретилась там с группой создателей фильма (производства «Англо-Нордик») по моей нобелевской лекции[371]: они ездят по разным странам, пытаются демонстрировать фильм и пропагандировать его идеи. Это – группа энтузиастов, собравшая деньги от жертвователей, все они работают безплатно, из одного убеждения. С дерзкой задачей фильма справились неплохо, передали сумасшедшую атмосферу нашей современности. Среди той группы познакомилась Аля с Патриком Кохуном – высоким, худым, породистым полушотландцем, по отцу из старинного клана, и с такой же старинной фамилией, еле напишешь (Colquhoun). Отец Патрика был – из славнейших преподавателей Итона, Патрик и вырос там, под итонской сенью, окончил его, затем Оксфорд, – и все лучшие карьеры британского преуспеяния были ему открыты. Но, ото всего отказавшись, он самоотверженно ушёл в безнаградную, безкорыстную жизнь, где и женился на такой же Френсис, очень огорчив свою аристократку-мать.

Теперь в Лондоне Патрик одновременно: уговаривал нас задержаться до возвращения принца Чарльза из путешествия, и предлагал частный дом – тут же, в центре Лондона, – и, если мы хотим, – несколько дней анонимного путешествия по Шотландии. Шотландия решила дело.

И дом, куда мы тотчас передвинулись из гостиницы, и устройство поездки в Шотландию принадлежали Малколму Пирсону – шотландцу же, финансисту, с которым Патрик когда-то познакомился через то, что тот пожертвовал деньги на фильм. Малколм оказался с весьма живыми, широкими интересами и чрезвычайно доброжелательный, для нас создалась сразу дружеская обстановка. Оказался и он в родстве с Итоном (и сам его кончал, и вторым браком женат на дочери итонского провоста, то есть ректора). Так решилась и встреча с принцем Чарльзом, о чём мы дали знать в окруженье его. И – затягивало меня на неожиданное выступление в Итоне.

Чтоб не терять дневного времени на путь, мы в первый же вечер сели на ночной поезд в Шотландию. (Приятно – поезд, и ещё даже более удобные купейные устройства, чем мы видели где в Европе или чем канадские «руметы». Хорошо было отдыхать в этой покачке после плотных лондонских дней.)

Утром мы проснулись уже после Глазго. Своеобразный и сумрачный пейзаж, очень незаселённый. На скудных нагорьях, безлесных холмах в пятнах рыжего вереска – медленный разброд равнодушных овец, никем не пасомых. Редкие тощие лески. Сотни пенистых белых потоков. Мы сошли на станции Раннох, в самом центре Шотландии, и поехали автомобилем в имение Пирсона – при котором оказалась оленья ферма: постоянно живущие его служащие там занимаются разведением оленей.

Повидали окрестности и более культурные, как маленький городок Питлохри и картинный шотландский замок Блеер Кастл, со всеми аксессуарами – музейными внутри, а снаружи – фазанами, спокойно перебраживающими дорогу, и, в определённые часы, волынщиком, играющим у входа в замок. Но больше всего я был поражён нашим, одних мужчин, путешествием по бездорожью около озера Раннох: мы довезли туда на прицепе многоколёсный приземистый вездеход и на нём полезли в