Обличьем Юрка и впрямь смахивал на Касьяновых. Из них Новотроицкое наполовину состояло. Мужики, все, как на подбор: жилисты, легки на ногу и занозисты на язык. Но при том при сем – не перекати-поле. Великие домоседы, в соседнюю деревню, к родне, лишний раз не выберутся. И как все это уживалось в них?

Сами гостить не любили, а у себя принять – с полным удовольствием. И тогда, держись деревня, Касьяновы гулеванят! Что летом, что зимой празднику их не хватало самой просторной избы. Выплескивалось веселье во двор и в настежь распахнутые ворота. Но дальше лавочки не шло, по улице не заплеталось.

Сыновья оседали рядом с отцовскими домами. Глянуть не успеешь – опять Касьяновы отстроились! – и уж бегает табунок крепеньких, курносых, русоволосых ребятишек. В те годы никто в достатке не жил, а они все же покрепче других. И коровы-то у них самые удойные, и сена до новой травы хватает, и картошка рассыпчата, и чужая скотина в огороды не забредает – надежно огорожены. Сепаратор и тот у Касьяновых есть, хоть и один на все семейства.

За все это их в деревне кое-кто недолюбливает и за глаза куркулями зовет. В основном те, у кого даже куры бегут нестись на касьяновские сеновалы. Но редко кто решался высказать свое возмущение их зажиточностью в лицо. Разве что кому дурная кровь в голову бросится. Да и то – не успеет с языка обидное словечко скатиться, глядь, у твоего носа уж гостит увесистый касьяновский кулак.

Но видать и там, в медвежьем углу, потрясение вышло. Стоял перед ним Юрка в джинсовом костюме, катал пальцами желтый перстенек с вензелем, лыбился во все зубы. Весь напоказ: вот я какой, рубаха-парень и душа нараспашку! Но улыбка была уже не касьяновская, напрокат взятая да прикарманенная. Не шла она их породе. Федот да не тот.

«Боится, что я его за деревенского олуха приму, вот и напускает форсу», – понял Антон. Поразить его своим ковбойским видом он не мог. Такими Юрками нынче города под завязку заполнены. Сколько их перевидал и сколько еще повидает. Ошеломила Антона его первобытная простота, густо замешанная на вполне цивилизованной напористости. Видать, давненько оторвался Юрка от родного дома. А сам-то чем лучше? И ему деревня только по праздникам снится.

Юрка тем временем быстро огляделся и освоился в гостях. На осмотр квартиры у него ушло меньше минуты. Комнатку и кухню на втором этаже бывшего купеческого дома Антону на время уступил приятель, подавшийся на севера.

– Скучно живешь, – бесцеремонно оценил он его хоромы и посыпал быстрым говорком: – С юга я возвращаюсь, к себе, на Лену, лечу. Отпуск заканчивается. Я ведь тоже теперь городским заделался. В артели вкалываю. Дома наездами бываю. Ты что не знал? Ну ты даешь? Совсем от жизни отбился. Я всю ночь летел, тебя вспоминал. Только уснешь – посадка или шамать принесли. Намотался! Дай, думаю, навещу земляка! В записнушке адрес отыскал. Так отчего скучно живешь-то? Платят мало? А братан твой хвастал – мол, Антошка ученым стал, в институте работает!

– Одному хватает, – неопределенно ответил Антон, не желая связывать себя пустым разговором. От таких хамоватых и нахрапистых у него что-то внутри съеживалось и болело. Знал – добрым словом их не укоротить, а тем же ответить – себе дороже. Пробовано-перепробовано.

– Ну и сколько же тебе хватает? – не отставал гость.

– Сколько есть, все мои. Пока – полторы сотни. Кандидатскую защищу, стану получать больше.

– Не густо. И вас в черном теле держат, – не оценил Юрка приличного, по меркам Антона, заработка. Наверное, как следует не вдумался. – Оно и понятно, от бумаги не откусишь. А я думаю, чего ты такой снулый. Теперь понятно – от науки, от нее проклятой. Знания, они ведь должны прибыль давать, в звонкой монете. Я еще в школе об этом смикитил и занялся самообразованием. Главное ведь что знать – где в данный момент хорошую деньгу платят, – рассмеялся он. – Ты, Антон, на меня внимания не обращай, держись свободно и раскованно. Мы с тобой перво-наперво перекусим, а потом в люди выйдем. Других посмотреть, себя показать.

Вышел в коридор, прихватил там туго набитую сумку и пошел на кухню. «Ладно и это вытерпим, какой-никакой, а земляк», – подумал Антон и двинулся следом. В самом деле, прежде всего накормить надо гостя. А чем? Надо бы сразу предложить в столовку сбегать, она тут рядом – спохватился он. Да и поздно уже было что-то предпринимать. Юрка уже ставил на плиту чайник, задумчиво поглядывая на заваленный книжками и рукописями стол. Стол у Антона был один, на все случаи жизни.

– Гляжу и дивлюсь. Как у тебя голова не лопнет столько читать? Освободил бы мебель от макулатуры, подкрепиться надо. Слушай, – встрепенулся вдруг Юрка, – а может, чего покрепче, чем чай! Ты как насчет выпивки? – пошел он в своих желаний еще дальше.

– Да никак, – растерялся Антон. – У меня и выпить ничего нет.

– На нет и суда нет, – рассеянно ответил тот, заглядывая в холодильник. Гость вообще не отличался манерами, а уж настроение свое вообще менял произвольно, как ему в эту секунду заблагорассудится. – Так, с харчами не лучше. Колбаса, поди, по талонам? То-то вся наука у нас какая-то чахоточная, – покосил на него шальной глаз и не меняя голоса закончил: – Извини, погорячился.

И полчаса не прошло, как нелегкая принесла Юрку, а уж перебаламутил весь дом. Настроение у Антона совсем погасло. И надо было решать, как вести себя дальше с бесцеремонным гостем. Этак он совсем на шею сядет.

– Схожу, воды принесу, – придумал себе занятие Антон, чтобы в одиночестве обдумать свое поведение дальше.

Подхватил ведра и вышел во двор. Дом этот купец еще до революции поставил, а денег на водопровод пожалел. Но колонка была рядом и в день больше ведра воды у Антона не уходило. «Ладно, сбегаю в магазин за печенюшками, заварка есть, как-нибудь обойдусь», – успокоил он себя и возвратился в дом.

– Чайник вскипел? – крикнул он Юрке, шагая из коридора в кухню с полными ведрами.

Юрка сидел на корточках у распотрошенной сумки и озабоченно смотрел на него снизу вверху. На столе беспорядочно теснились банки и коробки в ярких наклейках, упаковки сыра и колбасы, раскатились яблоки и апельсины. Из всей этой снеди тянула узкое горлышко бутылка коньяка. Но если что и вызвало противный сосущий холодок под ложечкой, так это – свежие тугие красные помидоры. Здесь на рынке они появлялись не раньше июня, Антон же решался попробовать их лишь ближе к сентябрю. Впрочем, особо не страдал, обходился – когда кто в деревне летом такой овощ едал?

– Картошка-то хоть есть? – деловито осведомился Юрка. – Жареной картошки хочу, а в животе пищит.

– Есть, – тихо ответил Антон, зачарованный великолепием стола и не удержался, оценил щедрость гостя: – Богато живешь, у нас такого в никаком магазине не купишь.

– Все думал, чего она мне в сумку натолкала, кирпичей, что ли? – поставил Юрка в угол пустую сумку, по-прежнему не прислушиваясь к его словам. Вроде, сам с собой разговаривал. – Оказывается, харчей. Я, говорит, тебе на дорогу кушать положила! Заботливая ты моя! Тут взвод накормить можно. Ну, южаночка, ну, подруга дней моих суровых! Неужто и впрямь поверила, что я одной строганиной в тайге питаюсь и парной кровью запиваю? Язык мой – враг мой! Ну да ладно, все это мы сейчас и уговорим за милу душу. Промялся я с дороги. Ишь, авторитет мой опал, – похлопал он себя по животу.