– Саша, Сашенька… – зашептала, наконец, хватая его за шею, – ты мне сейчас снился, я тебя видела… Саша, Сан Саныч мой прекрасный! Это ты!

Она обнимала, искала его губы, Сан Саныч встал на колени, обнял ее.

– Ты надолго?

– Я?! – глупо переспросил Сан Саныч, не зная, что сказать.

– Тихо! На сколько ты приехал? И «Полярный» здесь? Ребята? Видел, какую новую пристань для вас построили? Ты заберешь нас?

Сан Саныч весь полет придумывал ответы на эти вопросы и не придумал. Пока летел, ему нравился его безрассудный поступок, он чувствовал себя мужчиной, а увидев Николь, испугался.

– Завтра все расскажу. Как Клер?

– Клер – хорошо, но скажи – все в порядке? Ты надолго? Тебе дали развод?

– Все вопросы завтра, все расскажу, а сейчас спать, я зверски хочу спать!

– Спать хочешь?! – поразилась Николь.

– Да, а ты нет? Не соскучилась?

– Я – да, я тоже хочу с тобой спать, ой, Саша, мне щекотно, движок уже не работает, но у меня есть керосиновая лампа, давай зажжем, я тебя не помню! Вдруг это не ты? Ой, аккуратно, у меня до сих пор полно молока…

Утром проснулись, едва рассвело. Огромная палатка храпела, сопела и посвистывала мужскими и женскими носами сквозь брезентовые и фанерные стены, в соседней палатке кто-то гремел рукомойником. Сан Саныч открыл глаза – Николь прибиралась в комнате, прихорашивалась, заглядывая в небольшое круглое зеркало на столе. Клер спала все так же спокойно. Сан Саныч потянулся сладко и счастливо, взял Николь за локоть, и пока тянулся сам и тянул к ней руки, проснулся окончательно, словно и не спал.

Николь ничего не спрашивала. Улыбалась ему, строила глазки, убегала к своей керосинке. Сан Саныч закрыл глаза и даже отвернулся к стенке, накрывшись с головой. Нельзя было говорить ей ничего. По крайней мере не сейчас, завтра скажу или послезавтра… – так он думал, совершенно ничего не зная про себя. Одно было известно точно – капитан Белов сбежал со своего буксира, никого не поставив в известность, без каких-либо причин, которые можно было бы считать уважительными. Можно было пойти к врачу и вырвать зуб, но это можно было сделать и в Игарке. Единственной причиной могло быть то, что главное Управление речным транспортом Стройки-503 находилось в Ермаково. Он мог приехать сюда, чтобы написать заявление на увольнение. Это было глупо, с нарушением многих служебных инструкций – увольняться он должен был в пароходстве, к Стройке-503 он был только прикомандирован, но хоть что-то… Если бы он заявил об увольнении в Игарке, его бы не отпустили, и он не попал бы к Николь. Даже Фролыч с этим согласился.

Мука была еще и в том, что увольняться он совсем не хотел, замирал, прислушиваясь к Николь, и все не решался выбраться из-под одеяла.

Одеяло само поползло с него, Сан Саныч повернулся, все еще не решив, что говорить. На руках у Николь была Клер. В бело-розовых одежках, с завязочками и вышивкой, пухленькие ручки и ножки, щечки с ямочками… Николь отдала девочку в руки Сан Саныча. Он испуганно прижал ее к себе, почему-то казалось, что девочка должна выскользнуть и упасть. Он не дышал, и уронить боялся, и покрепче прижать не решался. Смотрел виновато на Николь, он думал сейчас о другом.

– Ты одичал без нас, а мы выросли! – рассмеялась Николь. – Улыбнись-ка папе! Да не бойся, держи хорошо, она не хрустальная!

Девочка, не испуганно, но и не понимая, вертела головкой с темными мамиными глазками и светленькими волосиками. Взгляд был очень осмысленный. Она вдруг остановилась на Сан Саныче, улыбнулась и осторожно потянулась рукой к его лицу. Попыталась схватить за щеку и еще больше развеселилась, повернулась к матери, будто приглашая ее тоже потрогать этого дядю. От нее пахло чем-то… Сан Саныч невольно принюхивался, это был особенный запах. Он скосил глаза на Николь. Та внимательно наблюдала за ними, улыбалась, и слезы катились из ее прекрасных глаз.

– Это моя дочь! – сказал вдруг Сан Саныч. – Вот! – и прижал еще крепче и даже коснулся губами головы Клер.

– Да поцелуй же ее, ты медведь, а не отец!

Сан Саныч опять осторожно коснулся губами головы и маленького уха Клер.

– Ты чего плачешь?

– Я не плачу! – не согласилась Николь, вытирая мокрые щеки. – Посидел бы здесь с мое…

Она обняла его вместе с дочерью, уткнулась в плечо, и плечи ее задрожали, она сильнее в него вцепилась:

– Не отпущу больше… – глухо зашептала, – я стала нервная, боюсь за тебя, за Клер, у меня кончаются силы… Ну, скажи теперь, надолго ты?

– Надолго, – уверенно вылетело у Сан Саныча, – увольняться приехал!

– Как? Почему?!

– Уволюсь из пароходства, устроюсь здесь, в Ермаково. Будем жить вместе, у нас Клер.

– А «Полярный»?

Белов помолчал, поморщился:

– Меня особый отдел не пускал в Ермаково…

– Почему? Я не понимаю… И развод не дали?

– Нет… жена написала заявление, что она беременная.

– А она беременная?

– Нет, что ты! Я не знаю, у меня с ней ничего не было. С того лета, как мы с тобой встретились… – почти не соврал Сан Саныч.

Николь сидела, безвольно сложив руки на коленях. Клер трогала отца за щеку, ухо и губу, ей надоело, что на нее не обращают внимания, и она потянулась к матери. Николь взяла ее, машинально освободила грудь и дала девочке.

– Ты хочешь устроиться здесь на работу и жить с нами?

– Да.

– А тебя уволят?

– А почему нет?

– Не знаю… ты же говорил… – она недоверчиво покачала головой и тревожно осмотрела Сан Саныча. – А жить вместе разрешат?

– Да почему же нет?!

– Ты важный капитан, скоро станешь членом партии… Они знают, что я иностранка, а на иностранках нельзя жениться.

– По документам ты латышка, то есть советская гражданка! Все, не будем об этом, я уже приехал! Я здесь! – Сан Саныч хлопнул себя по голым ляжкам, он сидел в синих семейных трусах. – Три дня заслуженного отпуска – никуда не пойду! Будем гулять… в кино, в ресторан! У вас открыли ресторан?! С дочерью буду играть! Ну, ты рада?

Николь кивнула тревожно.

– Для начала я есть хочу! Вчера только обедал! – он похлопал себя по плоскому животу.

– Ой! – всполошилась Николь и повернулась в сторону коридора, – там у меня картошка тушится… с луком, как ты любишь!

Белов высунулся в коридор и вернулся с кастрюлей, заглянул в нее:

– Даже не начинала тушиться… ты забыла керосинку включить.

– Да? – удивилась Николь. – Ну ладно, есть яйца, давай яичницу? – она показала глазами на шкафчик, где хранились продукты. Клер, наевшись, засыпала у нее на руках.

Это были три прекрасных дня. Может быть, ворованное счастье самое сладкое? Встало настоящее бабье лето, с морозными утренниками, но теплыми, даже жаркими днями. Они гуляли, катались на лодочке и устроили пикник в лесу на берегу озера. Белов был заботлив, все время нянчился с Клер, которую вскоре начал звать Катей, они вообще очень подружились и вместе ползали по их шести квадратным метрам. Уже в первый день Клер на вопрос, где папа, оборачивалась на Сан Саныча, отчего тот делал Николь «значительные» глаза. Он избегал публичных мест, это Николь заметила, поэтому ни в кино, ни в ресторан они так и не сходили.