В литературоведческих кругах Петербурга есть лицо, к которому подходят все эти признаки. Вспоминают, как он однажды признался по простоте душевной: «Я так сжился с образом Ахматовой, что могу писать за нее стихи!» Эта фраза тогда ужаснула Н. Попову, директора Музея Анны Ахматовой в Фонтанном Доме.

Доказать, что известные фальшивые образцы принадлежат его перу, наверное, не составило бы большого труда. Если бы было заведено уголовное дело. Но руководители Российской национальной библиотеки, те лица, которые, исходя из логики вещей, должны были бы такое дело инициировать, молчат.

Довольно характерно, что многие историки литературы старшего поколения совершенно не скрывают своих знаний относительно этого эпизода в ахматоведении и создателя этих рукописей: «Да, Мишка много за Ахматову писал; и стихи, и даже письма Бродскому; он очень творческий человек был…» (цитирую тут слова Н. М. Иванниковой).

Такая вот грустная история постигла А. М. Луценко, который до самой своей кончины в 2008 году не отрекся от уверенности в подлинности этих рукописей. Ну а как, собственно, ему быть? Признать поражение, подсчитать убыток и сжечь рукописи? Или отдать их в Пушкинский Дом для повышения квалификации настоящих и будущих текстологов? Он выбрал традиционный и, увы, не самый верный путь. И конечно, очень горько, что эти фальсификаты так сильно подпортили и ему последние годы, и саму память об этом увлеченном коллекционере и очень интересном собеседнике, внесшем серьезный вклад в историю собирательства.

Казалось бы, занавес.

Ахматова 1.1

Этот скелет неожиданно помахал нам рукой через несколько лет. Дело уже касалось, как можно догадаться, нового владельца ахматовианы. Итак, в мире антикваров и коллекционеров к моменту смерти А. М. Луценко объявился человек, который крайне чувствителен к скорби тех, кто совсем недавно потерял близких. Важно только, чтобы усопший был собирателем и оставил наследство в виде антикварных книг и/или рукописей. И тогда уже наш герой тут как тут.

Так и произошло после смерти Аркадия Михайловича. Однако приобретение хотя бы части наследия А. М. Луценко, с учетом сказанного нами выше, оказывалось в каком-то смысле щекотливым, ведь явно навевало мысли известного плана. Люди как минимум проявляли осторожность, когда узнавали, что автограф имел касательство к владельцу букинистического магазина на Лиговском проспекте, хотя бы в его собрании и была масса безупречных экспонатов…

В 2015 году в одном библиофильском журнале, совершенно не связанном с покупателем гоголевского толка, совершенно случайно выходит статья «Мнимая и подлинная репутация: об А. М. Луценко и его „Ахматовиане“». Автор, указавший на «близкое знакомство с конца 1980‐х годов с Аркадием Михайловичем», отметил «два ярких события последних лет в мире библиофильства» в связи с А. М. Луценко: во-первых, аукцион книг и автографов из собрания покойного (2012), во-вторых (по хронологии, но не по смыслу), выход каталога частного собрания книг с автографами (2014), где из 50 книг с дарительными надписями Ахматовой половина происходят из коллекции А. М. Луценко.

Собственно, статья эта имеет вполне очевидную цель. В ней сказано, что экспонаты коллекции Луценко «подтвердили высокую его репутацию в библиофильской среде». Не вполне понятно, всерьез ли автор говорит о существовании такого олимпа для коллекционера или же это скрытая сатира. Однако важнее второе указание, что «научное значение и достоверность материалов собрания Луценко высоко оценены и в среде филологов – автографы писателей из его коллекции регулярно публиковались в различных изданиях». С последним поспорить сложно; хотя более строгую оценку некоторые материалы получили все-таки от криминалистов.

В связи с последним автор и указал, что «в 2000 году была предпринята попытка публично дискредитировать его „Ахматовиану“ – обширное собрание автографов А. А. Ахматовой. Полагаю полезным рассказать об этой истории – одном из выразительных (увы, нередких) примеров, как формируется порой общественное мнение…» И далее автор уже посвящает страницы тому, чтобы сформированное общественное мнение расформировать и показать, что вопрос о рукописях Ахматовой ничуть не решен – он дискуссионный и нуждается в грамотном рассмотрении. Поскольку этот автор является квалифицированным ученым и библиографом, выглядит его рассказ убедительно. И мы благодарны, что именно в этой статье указано: «неназванным впрямую… автором подделок ахматовских автографов», которому вменялось создание этого корпуса рукописей, «стал известный ахматовед М. М. Кралин». Далее автор подчеркивает вес Кралина в науке об Ахматовой, а также то, что в процессе подготовки второго тома двухтомника Ахматовой (1990) как раз именно Кралин «впервые обратился к исключительно содержательному архиву Н. Л. Дилакторской» и тем самым обогатил ахматоведение. В целом такие строки для Адвоката дьявола скорее соединяли бы Кралина с рукописями Луценко, а не подтверждали их подлинность. Но это уже наше глубоко субъективное «оценочное суждение».

И далее мы читаем вывод: «Полагаю, что ревнивое честолюбие некоторых патриархов ахматоведения было задето тем авторитетом, который вследствие описанных обстоятельств приобрел Кралин. Возможно, атака на скромную публикацию из „Ахматовианы“ Луценко была лишь средством дискредитации, в первую очередь Кралина».

В конце автор констатирует, что рукописи эти надо изучать, а никто де не желает: «Дискуссия не ведется. Кулуарно обсуждается запущенная пятнадцать лет назад легенда, основанная всего лишь на одной публикации и целом комплексе тогдашних привходящих обстоятельств и эмоций». Спрашивается, а зачем их изучать, если вывод, казалось, был сделан? А вот зачем: «Не надо иметь познаний криминалиста или психолога, достаточно лишь обладать обыкновенным здравым смыслом, чтобы понимать: ни один злоумышленник, промышляющий большим объемом фальсифицированных автографов одного и того же автора, не станет сбывать их (одному и тому же покупателю) без того, чтобы не проложить, хотя бы частично, подлинниками. Поэтому, даже допуская наличие поддельных автографов в „Ахматовиане“ Луценко, можно уверенно говорить о наличии в ней значительного объема автографов подлинных».

Последнее утверждение достаточно спорно. То есть здравый смысл хорош в том случае, когда ты собираешься зимой в театр: если и надеваешь валенки, то все-таки берешь с собой туфли. Но применительно к фальсификатору этот критерий кажется нам излишним, потому что как влезть в его шкуру, если ты им не являешься; ну и говорить о том, что подлинные рукописи тоже должны быть, – очень субъективно. А если их нет? И зачем вообще давать сравнительный материал, который может насторожить.

Однако сама мысль, что фальсификатор будет подбрасывать что-то как несомненный признак подлинника, – безусловно верная. Только она может относиться не к рукописям, а к суплементам: скажем, так вот мастерски хранились несколько ахматовских листочков в подлинном конверте от письма к Дилакторской: там и штемпель, и ее имя… Это же как раз то самое, что, не имея никакого отношения к рукописи, косвенно ее удостоверяет, дает