— А, здравствуйте, ваше превосходительство! — начал он по трафарету, но вдруг переменил тон: — Прочтите-ка, Всеволод Викторович, письмо, что я только что получил от графа.

Воронцов-Дашков писал, что, отзываясь на неоднократно высказывавшееся Мицкевичем желание об освобождении его от обязанностей помощника наместника, он теперь может это желание удовлетворить. Мицкевич назначается «присутствовать» в Сенате[515], а заместителем его графу рекомендовали назначить сенатора Ватаци.

Сухо написанное письмо оканчивалось небрежно высказанной благодарностью за помощь по службе.

Мицкевич делал вид, будто его вполне устраивает новое назначение. Как-то незаметно реализовал он свои дела и, не привлекая к себе внимания, навсегда уехал из родного ему Кавказа в столицу.

Н. П. Шатилов

После убийства террористами начальника окружного штаба генерала Грязнова на его место был назначен генерал Николай Павлович Шатилов.

Когда же, через некоторое время, мягкий и деликатнейший Я. Д. Малама был также Воронцовым-Дашковым удален с поста и переведен членом Военного совета в Петербург, на его место помощником наместника по военной части был назначен Н. П. Шатилов.

К этому времени, при отъездах Воронцова-Дашкова с Кавказа, исполнение обязанностей наместника — военных и гражданских — не разделялось более между двумя соответственными помощниками, а все обязанности наместника переходили к одному его военному помощнику. При частых выездах Воронцова-Дашкова с Кавказа, причем всегда уезжал и Петерсон, не желавший подчиняться помощникам наместника, мне много приходилось иметь дела с Н. П.

Шатилов был человеком высоких личных качеств, но, чтобы это увидеть, надо было ближе к нему присмотреться. Со стороны он проигрывал, даже несмотря на явное для всех его желание быть полезным делу и на рыцарский характер.

Н. П. и в самом деле давал повод относиться иногда к нему шутливо, особенно при попытках замаскировать свое слабое знание гражданских дел — в чем ничего удивительного, конечно, не было — видимостью проявления своей инициативы. Он ее проявлял иной раз в резолюциях такого типа: «сделать, что нужно», или — «сообщить, кому следует», и т. п. На этот счет острили и в военной среде, — тоже, кажется, не без основания.

В первые годы реакции смертные приговоры, выносимые военным судом, вносились на конфирмацию наместника директором его канцелярии. Одно из таких дел — по счастью, в моей практике первое и последнее — поступило тогда, когда Воронцов-Дашков и Петерсон отсутствовали, и на меня легла обязанность докладывать его Н. П. Шатилову. Позже этот порядок был изменен, и о приговорах военного суда докладывал наместнику председатель этого органа.

В данном случае дело было такого рода: в Закатальском округе, в одном из селений, старшина пришел с требованиями подати к односельцу, с которым у него была личная вражда. Между ними из‐за подати возник спор, перешедший в драку, во время которой разгорячившийся крестьянин ударил старшину палкой.

К несчастью, в округе действовало в то время военное положение. Дело перешло в военный суд, который судил крестьянина как за вооруженное (палкой) нападение на должностное лицо. Факт нанесения удара был бесспорен, и военно-окружной суд, применяя букву закона, приговорил нападавшего крестьянина к смертной казни, хотя и указывал на наличие смягчающих вину обстоятельств.

Это дело я и должен был докладывать Н. П. Шатилову, которого я тогда еще мало знал. Про себя я решил, что откажусь скрепить такой приговор, хотя бы за это и поплатился соответственным образом. Но как-то отнесется к делу военный генерал…

При докладе дошла очередь до этого дела.

— Знаете, что, — прервал меня Шатилов, — ведь здесь дело идет о жизни человека… Это серьезное дело! Приходите лучше вечером. Рассмотрим все обстоятельно.

Я вздохнул с облегчением.

Вечером мы разобрали дело во всех подробностях. Резолюцией, положенной Н. П. Шатиловым, смертная казнь была заменена заключением крестьянина в тюрьму на год или полтора, теперь точно не помню.

Н. П. проявлял себя стойким русским человеком и патриотом. Он старался, в противовес Воронцову-Дашкову, где можно, дать при назначениях предпочтение русскому кандидату. За это в туземных кругах, особенно в революционных, недолюбливали Шатилова, и ему грозили участью генерала Грязнова. В особенно острые моменты Шатилова об этом предупреждали и предлагали окружить его усиленной охраной. Но Шатилов, с мужественным благородством, ее отвергал и ходил по городу пешком один, не принимая никаких мер предосторожности.

Фавором у Воронцовых-Дашковых Н. П. Шатилов, конечно, не пользовался. Он это сознавал и высказывал мне свое, очевидно, опасение:

— Как же легко граф расстается со своими помощниками!

Одной из особенностей Н. П. была привычка завтракать ровно в двенадцать. Когда время приближалось к полудню, высокая, худая фигура Шатилова как-то начинала сутулиться, глаза сквозь очки смотрели уже не так живо, он становился не в духе и менее внимателен к докладу. Беда была говорить с ним перед завтраком о чем-либо серьезном, и я откладывал для этого времени только пустяки. Но вот раздается звон часов. В дверях появляется вестовой:

— Завтрак, ваше высокопревосходительство, подан.

Н. П. вскакивает, любезно увлекает докладчика к столу. А после все серьезные дела сходят, как по маслу.

Жена генерала, Марья Петровна, — была женщина пожилая, болезненная, но очень хорошая, умная. Держала себя с большим тактом и вызывала к себе общее уважение. Она старалась не играть видной роли и не выступала на принадлежавшие ей по праву первые места в обществе. Большою для нее неприятностью — о которой в этой семье избегали и говорить — было выступление ее брата В. П. Наливкина, бывшего помощника военного губернатора Ферганской области, в Государственной думе в роли лидера социал-демократов; об этом мною уже упоминалось в воспоминаниях о Туркестане.

В ту пору жил в Тифлисе и сын Н. П., тогда еще молодой есаул, Павел Николаевич Шатилов, впоследствии начальник штаба белой армии генерала барона Врангеля. Он только недавно тогда женился, и Н. П. называл молодоженов:

— Paul et Virginie[516].

Это были милые молодые люди, скромные и приветливые, возбуждавшие к себе симпатии.

Э. А. Ватаци

Приезду заменившего Мицкевича нового помощника наместника по гражданской части Эммануила Александровича Ватаци предшествовали разные слухи. С одной стороны, отмечалось, что он был товарищем министра внутренних дел Святополк-Мирского в ту знаменательную в истории России эпоху, когда впервые и раньше времени заговорили в ней о политической весне. Но после того Ватаци был товарищем еще двух министров, с весною своего имени отнюдь не связавших. С другой же стороны, говорили об его исключительной грубости: будто бы именно благодаря последней Ватаци, несмотря на свои положительные служебные данные, ни на одном месте долго не удерживался.