Мы вытащили рюкзаки из седельных сумок и положили их на кровать. Сьюзан включила в ванной электронагреватель воды, а сама между тем умылась под холодной струей.

– Эта женщина из приемной обещала добыть нам что-нибудь поесть, – сказала она. – Жди. Сейчас приду.

Я сел на кровать, снял кроссовки и мокрые носки. Стянул перчатки, сбросил кожаную куртку, а "кольт" положил под подушку. Оглянулся – нутром чувствовал, какое ужасное это место, но сейчас оно показалось мне не хуже отеля "Ритц-Карлтон" в Вашингтоне.

Сьюзан вернулась с бамбуковым подносом, на котором стояли бамбуковые мисочки. Под крышками оказались сыроватые мясные клецки и рис. Рядом – бутылка воды и палочки для еды. Сьюзан расположила поднос на кровати.

Мы встали на колени по обеим сторонам кровати и запустили пальцы в клецки и рис. На всю трапезу потребовалось не больше тридцати секунд. А воду мы прикончили еще быстрее.

– А ты, оказывается, был голоднее, чем думал, – заметила моя спутница. – Умял мясо дикобраза.

– Не побрезговал бы и собакой.

Она улыбнулась, опустила поднос на пол, встала и сняла с себя мокрую грязную одежду.

– Эта женщина из приемной очень удивилась, что мы сумели перебраться через горы в темноте на мотоцикле.

– Я сам удивился.

– Она сказала, что никогда еще так поздно никого не селила. Уже собиралась гасить свет и уходить. Мы ей показались немного подозрительными.

– Что бы мы ни делали, все равно будем вызывать здесь подозрения.

– Ничего. Все в порядке, – успокоила меня Сьюзан. – Портье сказала, что в городе есть другие иностранцы, хотя основной наплыв будет в сезон.

– В этом месте бывает еще и сезон?

Она взялась за застежку бюстгальтера и посмотрела на меня, словно спрашивая: "Ничего, если я при тебе разденусь? Или мы с тобой больше не любовники?"

Я поднялся и расстегнул рубашку. Она скинула лифчик и бросила его на мотоцикл. А затем выскользнула из трусиков.

– Хочешь скоротать время, пока не нагрелась вода?

Как бы я ни злился на нее, мой малый в штанах не разделял моих чувств. Напротив, пришел от нее в восторг. Я собирался с ним поспорить, но мой большой разум почти отключался от усталости. А умишко малого, наоборот, всю дорогу спал, так что я был с ним совсем не на равных. Пришлось снять рубашку, брюки и все остальное. И малый тут же выскочил наружу.

Мы стояли друг против друга при свете лампы. Лица грязные, кроме тех мест, где их защищали очки и шарфы. Тела после двух дней без душа покрыты потом и бог знает чем еще.

Сьюзан откинула рыжеватого оттенка простыни. Видимо, здесь была очень ржавая вода. Легла на спину и поманила меня к себе. Я послушался, а дорогу в кровать мне указывал мой резвый малый. Я лег на нее и сразу скользнул внутрь. Странно, я не мог владеть ни руками, ни ногами, а спина чувствовала себя так, словно я прыгнул с парашютом с семьюдесятью фунтами снаряжения и, запутавшись в стропах, угодил в бетонный колодец. Но потрахаться был не прочь.

Малец почувствовал себя дома, а у меня никак не получалось двигаться взад и вперед. Сьюзан это поняла и принялась сама поводить бедрами. Оргазм наступил одновременно. Или это был мышечный спазм, после которого мы ненадолго впали в забытье. Очнувшись, я обнаружил, что по-прежнему лежу на Сьюзан. Сполз с кровати и потряс ее за плечо.

Под душ ее пришлось тащить почти на руках. В ванной обнаружился крошечный обмылок, и мы вместе встали в маленькую плексигласовую кабинку. Некоторое время наслаждались струями чуть теплой воды, а потом вытерлись маленькими полотенцами.

Потом снова упали на кровать и распластались бок о бок.

– Мы что, переспали? – спросила Сьюзан.

– Как будто.

– Хорошо, – зевнула она. – Значит, мы снова друзья?

– Конечно.

Сьюзан притихла. Я решил, что она заснула, и выключил лампу.

– Где пистолет? – спросила она в темноте.

– Под подушкой. Пусть там и лежит.

Она немного помолчала.

– Все, что я говорила тебе о своей личной жизни, правда.

– Спокойной ночи.

– А что касается остального... ты же понимаешь, что у меня не было выбора.

– Понимаю. Приятных сновидений.

Сьюзан еще немного помолчала.

– У меня есть подборка фотографий.

С меня моментально слетел сон.

– Фотографий жертвы? – Я привстал с постели и включил свет.

– Жертвы и возможного убийцы.

– И что дальше?

– Дальше то, что они не подписаны. На снимках двое молодых людей в форме.

– Где они?

– В моем рюкзаке.

Я выпрыгнул из кровати, схватил ее рюкзак и буквально вытряхнул содержимое на пол. Второй пистолет я не нашел. И одно это меня уже порадовало.

Но нашел комплект фотографий – пластиковый альбом в виниловом переплете, по одному снимку на каждой странице. Я поднес альбом к лампе и принялся листать страницы. На первых десяти цветных и черно-белых фотографиях был изображен один и тот же человек в форменной одежде: хаки, рабочей, зеленой полевой и даже синей парадной. На одних снимках он был в каске, на других – с непокрытой головой или в положенном по форме головном уборе. Знаки различия свидетельствовали о том, что он лейтенант, а скрещенные винтовки говорили о том, что он принадлежал пехоте. На одном из снимков он появился в тропической форме, и я разобрал на рукаве нашивку Первой воздушно-кавалерийской и нашивку командования военных советников во Вьетнаме. Ему было примерно двадцать пять лет, может быть, чуть меньше. Соломенные волосы, короткая стрижка, большие невинные глаза и приятная улыбка.

Даже не зная его звания, я бы тут же сказал, что убийца не он. Он – жертва. Он был из тех ребят, которых я знал по Вьетнаму. В их глазах и в их улыбках было нечто такое, что свидетельствовало о том, что они долго не протянут. Истинная правда: хорошие умирают молодыми, а у всех остальных шансы пятьдесят на пятьдесят. Я предположил, что эти фотографии были взяты у родных погибшего.

Следующая подборка из десяти фотографий демонстрировала человека с капитанскими полосками. Как и у первого, у него была эмблема пехоты – скрещенные винтовки. На нескольких снимках он был в тропической форме с теми же нашивками на рукаве, что и у лейтенанта.

Я вгляделся в его лицо. Но перед глазами у меня все расплывалось, и мозг почти спал. Однако что-то в нем показалось мне знакомым, хотя я никак не мог сообразить, что именно. Ничто не выкристаллизовывалось в памяти, кроме того, что этого человека я знал.

На той фотографии, где он был в зеленой форме с повязанным галстуком, капитан показался мне более знакомым. Грубоватый на вид человек с темными, по-военному коротко остриженными волосами, черными пронзительными глазами и наигранной улыбкой, которая совершенно не производила впечатления искренней.