На форме красовались орденские ленты, и большинство из них я узнал: вьетнамский крест "За отвагу" – точно такой же, как у меня, Серебряная звезда, свидетельствовавшая, что награжденный проявил сверх долга доблесть, храбрость и все такое прочее, плюс медаль "За службу во Вьетнаме", что свидетельствовало о том, что снимок сделан после того, как капитан возвратился домой, и Пурпурное сердце, но поскольку он был уже дома и в форме, рана оказалась легкой, во всяком случае, не калечащей. Значит, этот человек вернулся на родину с честью и славой и, может быть, жив до сих пор, если только снова не оказался во Вьетнаме и его не покинуло воинское везение. Нет, конечно, он жив, коль скоро меня отправили сюда.

Я смотрел на фотографию капитана: его глаза казались отстраненными, как у человека, чьи мысли витали где-то очень далеко. Кем бы он ни был, в нашем управлении и в ФБР считали, что он убийца.

Я снова перелистал страницы и там, где на форме была видна именная нашивка, постарался прочитать фамилию. Но это мне не удалось, и у меня сложилось впечатление, что снимки специально отретушировали, чтобы нельзя было различить букв. Очень интересно.

– Кто-нибудь из них тебе знаком? – спросила Сьюзан.

Я поднял голову, и мы встретились с ней взглядами.

– Нет... откуда?

– Ну... мы ведь с тобой говорили, что один из них может оказаться известным человеком.

Я не ответил и только предположил:

– Может быть, наш свидетель опознает одного или обоих. Но до этого еще далеко.

Я опустил альбом на прикроватную тумбочку. Надо оставить все до утра, что-нибудь придет в голову. Но мне не давала покоя мысль, что Сьюзан способна сделать подписи ко всем снимкам.

Я выключил свет и рухнул на кровать.

Она еще что-то говорила. Но я различил только первое и последнее слова предложения: "Завтра" и "Результат". Самое время вырубиться.

Мне приснился мой сельский домик в Виргинии. За окном падал слабый снег. А на рассвете я проснулся в совершенно иной действительности. Сьюзан уже не спала.

– Если мы вернемся в Штаты вместе, я думаю, мы все это забудем, – сказала она.

– Поехали в Штаты, – отозвался я.

– А если нас станут спрашивать, где мы познакомились, будем отвечать: "В отпуске, во Вьетнаме".

– Надеюсь, это не твоя идея насчет отпуска?

– Или скажем, что мы секретные агенты и нам нельзя разглашать тайну.

Я сел в постели.

– Пора двигаться.

Сьюзан сжала мне руку.

– Если со мной что-нибудь случится, а ты отсюда выберешься, навести моих родных и расскажи им... расскажи про эти последние недели.

Я не ответил. Помнил, что давал такое обещание в 68-м троим сослуживцам из Бостона. Один из них не вернулся. Приехав домой, я сдержал слово – навестил его родителей в Роксбери, и те два часа показались мне самыми долгими в жизни. Я решил, что лучше опять в бой, чем тот визит к безутешным родственникам – матери, отцу, двум младшим братьям и четырехлетней сестренке, которая все время спрашивала, где ее братик.

– Пол? – позвала Сьюзан.

– Хорошо, – ответил я. – Но и ты тоже обещай.

Она приподнялась, поцеловала меня в щеку, вылезла из постели и пошла в ванную.

А я оделся, подобрал с пола разбросанную одежду и сунул пистолет сзади за пояс.

Сьюзан появилась из ванной и, одеваясь, спросила:

– Какой у нас план?

– Мы – канадские туристы. Поболтаемся, поглядим на местные достопримечательности.

Мы оставили мотоцикл в номере и вышли из мотеля на улицу – шоссе, по которому приехали.

Было прохладно, на небе почти без просветов. При свете дня стало очевидно, что дома в городке все сплошь французского колониального стиля и стояли среди пышной растительности. По дороге шли и ехали на велосипедах десятки людей. На головах мужчин, как у северовьетнамских солдат в 68-м году, были остроконечные шлемы, и от их вида у меня опять побежали по спине мурашки. А женщины носили островерхие конические соломенные шляпы. Но большинство населения составляли горцы в национальных костюмах по крайней мере двух разных племен.

Судя по расстоянию до гор, долина была больше, чем Кесанг или Ашау.

Мы миновали возвышенность, на которой стоял старый французский танк. Дальше были военный музей и большое солдатское кладбище. А затем повернули направо, куда указывал знак со скрещенными винтовками – международный символ поля сражения. Я увидел землянку с надписью на французском, вьетнамском и удобоваримом английском: «Блиндаж полковника Шарля Пиру – командующего французской артиллерией. На второй вечер боя полковник понял подавляющее преимущество артиллерии противника, извинился перед подчиненными, вошел в землянку и подорвал себя ручной гранатой».

Дверь была открыта, но до меня не сразу дошло, что останки давно убрали.

– Я этого не понимаю, – объявила Сьюзан.

– Для того чтобы понять, надо оказаться в его положении, – ответил я и обвел глазами долину и горы. Французы, как и мы в Кесанге, рассчитывали, что все детально спланировали: явились черт знает куда и завязали с коммунистами бой. Но огребли гораздо больше того, на что рассчитывали. И в итоге по уши вляпались в дерьмо.

Сьюзан сделала снимок, и мы пошли дальше, пересекли по мосту протекавшую в долине небольшую речушку и осмотрели возведенный на другом берегу на месте бывшего французского укрепления Элиан памятник погибшим вьетнамским солдатам. Повсюду ходили маленькие группы туристов. Все – с гидами. И мы присоединились к одной, которая вскоре повернула налево, на проселок. Там, среди деревьев, стояло несколько ржавых танков и артиллерийских орудий. Объяснения были только на вьетнамском и французском языках.

Мы подошли к большому блиндажу, и экскурсовод остановил группу. Надпись на табличке сообщала: «В этой землянке командующий французским контингентом генерал Кристиан де Кастри сдался вьетнамским войскам».

Экскурсовод-вьетнамец вел рассказ на французском десятку среднего возраста мужчин и нескольким женщинам. И я начал прикидывать, мог ли кто-нибудь из них быть участником тех далеких событий. И тут увидел человека постарше, который смахивал слезы с глаз. Это и был ответ на мой вопрос.

Молодой вьетнамец подошел ко мне и что-то сказал по-французски.

– Je ne parle pas francais[93], – ответил я.

– Американцы? – удивился он.

– Канадцы. – Я помнил урок: канадцы – хорошее прикрытие американцам в тех частях света, где нас недолюбливают. Слава Богу, Канада, что ты есть. Вьетнамец перешел на английский.