– Вы приехали посмотреть место сражения? – спросил он.

Я воспользовался сразу несколькими крышами:

– Я военный историк, ботаник и натуралист. Собираю бабочек.

Сьюзан улыбнулась и одновременно закатила глаза. Наверное, соскучилась по прежнему Полу Бреннеру и обрадовалась, что он снова с ней.

– Дайте мне доллар, – попросил экскурсовод, – и я расскажу вам о сражении.

Сьюзан протянула ему бумажку, словно сунула четвертак в музыкальный автомат, и он сразу распелся, хотя я с трудом понимал, о чем он вещал. Если спотыкался на английском слове, говорил по-французски; не хватало французского, не стеснялся переходить на вьетнамский.

Вкратце суть сводилась к следующему: в начале 1954 года в долину пришли французские части – десять тысяч солдат, включая иностранных легионеров и три тысячи горцев и вьетнамских колониальных отрядов. Они построили цепочку укреплений и назвали их женскими именами в честь любовниц генерала де Кастри. Узнав, что таких укреплений было семь, я невольно почувствовал уважение к французскому военачальнику.

– Наверное, любовниц было больше, – я решил, что экскурсовод использовал расхожую шутку, – но не хватило солдат.

– Резонно.

Он еще некоторое время продолжал рассказывать, и весь печальный эпизод напомнил мне трагедию Кесанга. Только у французов не было авиации, чтобы нейтрализовать пятьдесят тысяч вьетминьцев. Их вел генерал Во Нгуен Гиап – тот самый, который впоследствии планировал осаду Кесанга и новогоднее наступление 68-го года, и я начинал то ли ненавидеть этого человека, то ли восхищаться им.

– Его люди, – продолжал гид, – перетащили через горы сотни пушек и окружили Дьенбьенфу. Дали по французам тысячи залпов. Когда начали падать снаряды, французский полковник покончил с собой. Он был очень удивлен.

Я посмотрел на горы, по которым ехал ночью на "БМВ". Мне и на мотоцикле-то было трудно. Каково же пришлось тем, кто тащил на себе орудия?

Во вьетнамцах были заложены терпение, настойчивость и упорство. Я вспомнил тропу Хо Ши Мина, тоннели Кучи и передислокации пушек там, где и пройти-то было трудно.

– Здесь есть тоннели и траншеи? – спросил я у экскурсовода.

– Да-да, много-много километров – les tranchees[94]. Видите там? Солдаты вьетминя подкопались вплотную и напали на Элиан, Анн-Мари, Франсуаз, Доминик, Габриель, Беатрис и Клодин.

– Я назову крепость в твою честь, – сказал я Сьюзан. – Редут Сьюзан. Звучит?

Гид понял, о чем шла речь, и вежливо улыбнулся.

– Вы назовете укрепление в честь этой дамы?

Сьюзан снова закатила глаза и ничего не сказала.

Чтобы спасти окруженную в Дьенбьенфу армию, продолжал рассказывать вьетнамец, французы высадили десант – еще три тысячи парашютистов. Но через два месяца все тринадцать тысяч французов и колониальных солдат были уничтожены, ранены или взяты в плен. Вьетминьцы потеряли половину из пятидесяти тысяч, но войну выиграли.

– Французы были сыты войной, – добавил он. – Они ушли домой.

Знакомая история, словно речь шла о 68-м годе. И поскольку урок Дьенбьенфу никого в Вашингтоне не научил, можно смело сказать, что американская война во Вьетнаме началась именно здесь.

– Здесь лежат две тысячи французских солдат. – Гид обвел рукой овощные плантации и окрестные поля, где прогуливались буйволы и ковыряли мотыгами землю женщины. – Французы поставили здесь памятник. Видите? Они часто приезжают сюда. Американцы тоже. А канадцев я никогда не видел. Вам нравится?

Я подумал, что за последние несколько дней на всю оставшуюся жизнь насмотрелся полей сражений. И ощущал незримую связь с теми, кто здесь воевал и умирал.

– Интересно, – ответил я.

Сегодня четверг. В воскресенье я лечу в Бангкок. И, как все краткосрочные визитеры, которым до отъезда осталось совсем немного, принялся считать дни: настоящее сумасшествие. Я вспомнил, что сказал мой взводный сержант за несколько дней до отправки домой: "Не обольщайся надеждами, Бреннер. У чарли еще целых семьдесят два часа, чтобы тебя ухайдакать".

Сьюзан дала вьетнамцу фотоаппарат, и тэг сфотографировал нас на фоне командного пункта генерала де Кастри. Так и просилось название фотоальбома: "Мой самый кошмарный зимний отпуск".

– Хотите, отведу вас на само поле? – спросил экскурсовод. – За один доллар.

– Может быть, завтра, – ответил я. – Послушайте, а чем вы в вашем городе занимаетесь ради развлечения?

– Развлечения? Какого развлечения?

Я прикидывал, как переправить Тран Ван Вина в Ханой на мотоцикле, который рассчитан только на двоих. Конечно, если он жив и хочет остаться в живых. И если мне все-таки нужно везти его в Ханой, чего не знал я, но знала, однако, Сьюзан. Мне пришло в голову, может быть, она поедет сама по себе и проблема отпадет. И спросил у гида:

– Как лучше добраться до Ханоя?

– До Ханоя? Вы хотите поехать в Ханой?

– Да. Туда что-нибудь ходит? Поезд? Автобус? Самолет?

– Самолет. Автобус – это очень опасно. Поезда нет. Французы летают на самолете. Самолет завтра не ходи. Ходи samedi[95]. Но, наверное, не будет мест. Бьет?

– А как насчет машины с водителем?

– Нет. Сейчас Тет. Водитель не ехать в Ханой. Ехать lundi[96]. Вы хотите шофера?

– Не исключено. Спасибо за урок истории. Вьетнамцы – очень храбрые люди.

Он почти улыбнулся и показал на себя:

– Онг дие. Понимаете? Grand-pere[97].

– Понимаю.

Мы оставили экскурсовода и пошли по грязной дороге. Миновали распотрошенный танк и несколько заросших сорняками французских блиндажей.

– Здесь как-то все спокойнее и достойнее, чем Замороженный мир и мир ДМЗ, – заметил я.

– Северяне сдержаннее и не такие торгаши, – объяснила Сьюзан. – К тому же они имеют дело с французами, которые сами серьезнее и достойнее, чем наши соотечественники в Замороженном мире и в "Апокалипсисе сегодня".

– Я канадец.

– Я едва понимала этого гида, – сказала она. – Здесь говорят на другом диалекте.

У меня возникло подозрение, что мисс Уэбер готовит почву, чтобы запудрить мне мозги, если придется беседовать с моим главным свидетелем.

– Но письменный язык одинаковый, – предположил я. – Ведь так?

– В основном, – поколебавшись, согласилась она.