построил бы ей особую придворную церковь и приставил к ней слуг и служанок православных. Тяжело было положение Елены во время войны между ее отцом и мужем. Отец посылал тайные наказы, советы, запросы. Елена не раз отвечала, что она не терпит никаких притеснений в своей вере, умоляла отца ради нее помириться скорее с Александром и, очевидно, заступалась за мужа. Иоанн упрекает свою дочь в скрытности от него и пишет, что ему очень хорошо известно, как ее стараются склонить к переходу в латинство. С другой стороны, при дворе ее мужа подозрительно и недружелюбно смотрели на эту московскую княгиню, которая, вопреки расчетам, не принесла с собой прочного мира и обеспечения от захватов беспокойного соседа, и притом упорно держалась своего греческого обряда, слывшего в устах латинского духовенства схизмой[103].

Свергнув постыдное татарское иго и объединив большую часть Руси в одно сильное государство, естественно, московский великий князь постарался занять подобающее ему место в семье европейских государей. Он вошел в деятельные дипломатические или посольские сношения не с одними своими соседями, но и с другими монархами, в особенности с теми, у которых оказывался с ним какой-либо общий интерес. Сношения эти устроились тем легче, что усиливающееся Московское государство в то время невольно стало обращать на себя внимание Европы и некоторые государи сами искали с ним дружбы и союза. Так, знаменитый венгерский король Матвей Корвин, имея с Москвой общего неприятеля в польско-литовском короле Казимире IV, обменялся по этому поводу с Иоанном посольствами, грамотами и подарками. С Данией Москву сближала в то время общая неприязнь против шведов; Иван III, заключив формальный договор с Иоанном, королем Датским, вел войну со шведами в Финляндии, впрочем, без важных последствий. Так как московские послы иногда не могли ездить в Данию через враждебную Ливонскую землю и Балтийское море, находившееся в руках враждебной Ганзы и шведов, то они отправлялись окольным морским путем из устьев Северной Двины мимо берегов Лапландии и Норвегии.

Путь этот был очень трудный и медленный; один иностранец, посетивший Россию во время Иванова преемника (Герберштейн), оставил любопытное описание названного пути, по рассказам московских послов, Григория Истомы, Власия и Димитрия Герасимова, ездивших в Данию при Иване III. По этим рассказам у мыса Святого Носа путники миновали водоворотную пучину, поглощавшую корабли наподобие классической Сциллы и Харибды; а далее у скалы Семиостровской, где их несколько дней задерживал противный ветер, суеверный кормчий тайком принес ей умилостивительную жертву, состоявшую из овсяной каши, смешанной с маслом.

В противоположном, южном углу Восточной Европы Иван III нашел себе союзника против Польши в лице молдавского господаря Стефана, который прославился воинскими подвигами в борьбе с турками и сумел возвысить свою дотоле незначительную страну на степень почти независимой державы. Иван III заключил с ним не только политический, но и родственный союз, женив старшего сына Ивана на дочери Стефана, Елене. Еще более усердным союзником московского государя против Литвы и Польши был сосед Молдавии, Менгли-Гирей Крымский, с которым великий князь поддерживал деятельные и частые сношения, сопровождавшиеся щедрыми подарками хану и его советникам. Дошедшие до нас грамоты, отправляемые к этому хану, представляют образцы дипломатической ловкости и дальновидности со стороны Ивана III и его умения направлять действия своего союзника сообразно с видами московской политики. Но друг Москвы крымский хан был вассалом турецкого султана, и московский государь воспользовался первым удобным предлогом, чтобы отправить к сему последнему дружественную грамоту. Предлогом этим послужили обиды и притеснения, которые терпели русские торговцы в Азове и Кафе и вследствие которых они почти перестали туда ездить. Из помянутого выше путешествия Контарини мы видели, что Иван III обменялся посольством и с персидским шахом Узун-Гассаном, с которым имел общими неприятелями золотоордынских ханов.

В особенности любопытны завязавшиеся при Иване III сношения с габсбургским домом, восседавшим тогда на императорском германском престоле. Почин этих сношений принадлежал самим Габсбургам, которые ради собственных политических интересов обратили внимание на возраставшую Московскую державу. Сначала приехал в Москву рыцарь Николай Поппель под видом простого путешественника, но с рекомендательной грамотой от императора Фридриха III (в 1486 г.). В Москве приняли его холодно, опасаясь какого-либо шпионства со стороны польского правительства. Года через три тот же Поппель вновь прибыл в Москву, но уже в качестве императорского посла. Тут он сообщил, будто в Германии до первого его путешествия считали московского князя подвластным польскому королю, не зная того, что он сильнее и богаче сего последнего и располагает владениями гораздо более обширными. Выхолило так, что только он, Поппель, раскрыл глаза немцам на Россию. Затем посол пожелал говорить с великим князем наедине, но получил отказ и на первой аудиенции должен был вести свои речи перед боярами, а на второй Иоанн слушал его, несколько отступя от бояр; при сем дьяк Федор Курицын записывал посольские речи. Речи эти заключались, во-первых, в сватовстве племянника императора маркграфа Веденского за одну из дочерей великого князя, а во-вторых, в предложении хлопотать перед императором о королевском титуле для Ивана. Свое предложение посол особенно просил сохранить в тайне, ввиду того противодействия, какое это дело может встретить со стороны польского короля. Великий князь прямо отклонил всякие переговоры о титуле, ответив, что он государь на своей земле Божьей милостью от своих прародителей и поставления ни от кого иметь не хочет. На просьбу посла показать ему великую княжну также отвечал отказом, говоря: «У нас нет такого обычая, чтобы ранее дела показывать дочерей». Вскоре Иван отправил к императору Фридриху и сыну его Максимильяну, королю Римскому, собственного посла, именно грека Юрия Траханиота. Последний имел поручение отклонить сватовство маркграфа Баденского, ссылаясь на то, что он слишком незначительный владетель в сравнении с таким великим государем, каков Московский, находившийся в родстве с последними византийскими императорами. Вместо того Траханиот должен был завязать переговоры о браке самого Мак-симильяна на дочери великого князя, но с непременным условием, что она останется в греческом законе, будет иметь при себе православную церковь и своих священников. Австрийский двор как будто бы очень охотно встретил мысль об этом браке. Он еще несколько раз обменялся посольствами с московским двором. Но вскоре Максимильян обручился с миланской принцессой Бланкой Сфорца. Тогда же выяснилось, что он желает только иметь от Иоанна помощь, против их общего недруга польского короля, в достижении венгерской короны после Матвея Корвина; а так как эта корона перешла в руки Казимирова сына Владислава, то сношения московского двора с австрийским на некоторое время прекратились. В конце Иоаннова