Казалось, что жена Боба прониклась услышанным, потому что через мгновение в трубке раздался голос Джеймса:

– Ма, ты приедешь в Мэйдстоун? Когда?

– Как только смогу, милый.

– А Лоуренс выздоровеет?

– Обязательно. Тебе не надо волноваться.

– Па волнуется. Я вижу.

– Это нормально, Джеймс. Родители всегда волнуются. Мы волнуемся даже тогда, когда вы завязываете шнурки, – а вдруг вы завязали их плохо и теперь запнетесь о них? Если ты хочешь волноваться, то волнуйся как его брат.

– Я не знаю, как это.

– Волнуйся по поводу того, как сделать для Лоуренса что-то совершенно особенное, когда он вернется домой.

В трубке повисла тишина. Изабелла могла представить себе лицо сына, напрягшееся от умственных усилий, пока он все это переваривал.

– Но я не знаю, как это сделать, – сказал наконец Джеймс.

– Ну, давай подумаем вместе. У тебя есть что-то такое, что ему очень нравится?

– Что-то, что можно было бы ему дать?

– Может быть, даже то, чем тебе не очень хотелось бы с ним делиться.

– Мой бронтозавр? Мы были в музее – естественной истории, – и Па сказал, что мы можем выбрать по динозавру, и Лоуренс выбрал ти-рекса[214]. Но его все выбирают, поэтому я выбрал бронтозавра. Мы брали их в школу, и все в классе хотели узнать про моего, потому что про ти-рексов они уже все знали. Про них все всё знают, правда? Это из-за фильмов. Никто не хочет верить, что бронтозавры были совсем не опасные, поэтому все задавали мне вопросы, а Лоуренса никто ни о чем не спрашивал, и он разозлился. Я мог бы дать ему своего бронтозавра. То есть на время. Навсегда мне не хочется.

– Значит, ты можешь дать его Лоуренсу на время, – согласилась Изабелла. – Это будет очень мило, Джеймс. Сделай так, чтобы он ждал на кровати, когда Лоуренс появится дома.

– Конечно. – Но по голосу было слышно, что он все еще о чем-то думает. – Я ведь могу отдать его Лоуренсу, правда, Ма? Может быть, даже навсегда… Вот тогда это будет что-то совершенно особенное.

– Это зависит от тебя, Джеймс. Тебе решать.

– А когда ты приедешь?

– Сразу же, как только смогу.

– Сегодня?

– Сегодня не смогу, милый. Но скоро. Очень скоро. Я тебе обещаю.

Через мгновение трубку взяла Сандра.

– Надеюсь, что вы ничего ему не пообещали, – сказала она. – А то вы делали это уже тысячу раз, а нарушенные обещания…

– Я сказала, что приеду, – значит, приеду, – прервала ее Изабелла. – Джеймс это знает, а ты можешь передать это Лоуренсу.

– А Бобу ничего передавать не надо? – В голосе Сандры слышалась насмешка.

Изабелла хотела попросить ее передать Бобу, что ему не повезло ни с первой, ни со второй женой, но решила промолчать.

– Пожалуйста, попроси его связаться со мной, когда он вернется домой. Я волнуюсь по поводу Лоуренса.

– Кто бы сомневался, – успела ответить Сандра, прежде чем Изабелла разъединилась.

Суперинтендант осталась на софе, на которой сидела во время разговора, и таращилась на жуткую некрашеную бетонную стену за окном, попиравшую землю и асфальт. Она размышляла о том, что сказала ей Сандра, – и была вынуждена признать, что та права на все 100 процентов. Изабелла нарушала обещания, которые давала мальчикам. «Мы сделаем это вместе. Я приеду в воскресенье вечером, и, если погода позволит, мы покатаемся на лодке по реке. Побродим вокруг замка в Лидсе[215]. Поедем на день в Рай»[216]. Она была настоящим кладезем нарушенных обещаний. Она давала мальчикам слово – и легко его нарушала. И не только мальчикам, но и Бобу с Сандрой, и коллегам по работе. А хуже всего было то, что она нарушала практически все клятвы, которые давала себе самой. «Только одна порция сегодня, Изабелла. Ну хорошо, пусть будут только две. Не клади эти бутылочки в сумку. Ради бога, не ставь их в стол». Список очень длинный. Наверное, его можно продолжать до бесконечности.

«Надо прогуляться», – подумала Ардери. Да, она прогуляется. Это лучший способ начать наконец выполнять клятву, которую она дала себе, – не пить ни сегодня вечером, ни завтра утром.

Выйдя на вечерний воздух, Изабелла направилась в сторону Хитфилд-роуд. Чтобы добраться туда, ей надо было пройти вдоль мрачных юго-восточных стен Вандсуортской тюрьмы. Оттуда Ардери прошла на Магдален-роуд и впервые почувствовала жажду. Она сказала себе «НЕТ». Не сейчас и не сегодня. И ускорила шаги, пока не оказалась на Тринити-роуд с ее магазинами, новостными агентствами, кафе и заведениями, торгующими спиртным, в которые она часто заходила.

Желание было таким же сильным, как и жажда, но она опять сказала себе «НЕТ», перешла через дорогу и поспешила на север, туда, где можно было войти в общественный парк Вандсуорт, побродить под деревьями и полюбоваться на любительскую игру в футбол. Однажды Изабелла даже видела, как играли в бейсбол, но потом ей объяснили, что это был софтбол и что это две большие разницы.

Изабелла пошла по первой же попавшейся тропинке. Шла она быстро. Вечер был мягким, и люди наслаждались им. Молодая пара устроила пикник на лужайке; семья запустила на пруду три парусные лодочки; на ближайшей скамейке сидели две подружки, восторженно таращившиеся в свои смартфоны; на другой скамейке пожилая женщина в чулках, собравшихся на коленях в гармошку, доставала из сумки раскрошенный хлеб и кормила им голубей.

«Вот что ждет Изабеллу Ардери в семьдесят лет», – подумала Изабелла. Одна в обществе, в котором люди никогда не бывают одни, кормящая птиц, потому что больше ей ничего не осталось.

А потом раздался крик: «Ба! Бабушка!» – и к женщине бросились две маленькие девочки, которые намного обогнали своих родителей.

– Мам! – крикнул ей их отец. – Если дать голубям шанс, то они сожрут весь Сомерсет[217]. Лучше покорми лебедей.

Женщина обняла внучек. Те покрыли ее лицо поцелуями. Она расцеловала их в ответ, и все трое рассмеялись.

«Что ж, даже этого мне не дано», – подумала Изабелла. Ей пора убираться отсюда, пока ее желание не взяло над ней верх.

И она опять пошла. Все дальше и все быстрее, не глядя по сторонам. Ардери была в ужасе от того, что может заметить винный магазин, если поднимет голову. А если это случится, то ей действительно конец.