– А вы когда-нибудь наблюдали процесс появления на свет нового человека?

– Никогда, инспектор.

– Я тоже. Видел только на фотографиях. Так вот, я в этом случае не выбрал бы слово «чистый».

– Понял. Есть. Но вы понимаете, о чем я. Рочестер, Гарри Джеффри, называемый Гарри. Он именно тот, за кого себя выдает, – профессор истории, которому пришлось бросить профессию. Панические атаки на лекциях, широко открытые посреди зимы окна и все такое. Единственная подозрительная вещь – обвинение в бродяжничестве, но его сняли уже много лет назад.

– Ах вот как… И никакой информации о его связях со студентками, студентами или существами среднего пола?

– Ни малейшей. Но я выяснил, откуда у него взялась эта его проблема.

– Клаустрофобия?

– Ну да. История страшноватая.

Линли подошел к окну и отдернул штору. В утреннем воздухе он мог разглядеть замок. Оказалось, что на баннере, анонсирующем «Тита Андроника», заглавные буквы были написаны так, как будто за ними находились лужи крови. «Что ж, аудитория, по крайней мере, предупреждена», – подумал он.

– А это как-то связано с тем, чем мы здесь занимаемся?

– Наверное, нет. – И Нката продолжил свой рассказ о том, что отец Гарри был гением во всем, что касалось электротехники; он верил в то, что его гений перешел по наследству к Гарри; все ожидали, что гений сына проявит себя в той же области, что и гений отца; а когда этого не случилось, разочарование сопровождалось мыслью о том, что неспособность сына к науке была результатом его притворства. – И его папаша решил, что важность электротехники он сможет объяснить сыну, только засунув его в полную темноту. Там, где они жили, необходимую темень можно было найти, лишь посадив сына в платяной шкаф, что и делалось каждый раз, когда оценки мальчугана не соответствовали ожиданиям папаши. В этом же шкафу Гарри проводил и праздники, и каникулы. До того момента, как поступил в университет, – но к этому времени дело было сделано.

Пока Линли слушал все это, душа его постепенно озлоблялась.

– Когда-нибудь, Уинстон, я все-таки выясню, что происходит у таких людей в головах.

– Флаг вам в руки, сэр, – ответил Нката.

– А как вам удалось все это выяснить?

– Вы о платяном шкафе? Разыскал его сестру. Хочу еще раз подчеркнуть, что он ни в чем не замешан. Ему ничего не надо прятать и еще меньше надо доказывать.

Как и во всех гостиничных номерах, в номере инспектора был электрический чайник. Продолжая разговаривать, Линли включил его, чтобы вскипятить воду и приготовить себе утренний чай.

– А найдется время еще для одного клиента? – спросил он.

– Попробую найти. О ком речь? – ответил сержант.

– Гэри Раддок, полицейский общественной поддержки. Если верить тому, что он сказал Барбаре во время ее первого приезда, его прошлое может оказаться достаточно интересным. Секта в Донегале. Я не имею ни малейшего представления, стоит ли этим заниматься, но сегодня мне звонил Хильер, и, если он позвонит еще раз – а это неизбежно, – хотелось бы дать ему хоть что-то, что удержит его от самодефенестрации[221].

– Сэр?

– От выбрасывания из окна офиса.

До того как раздался третий звонок, Линли успел одеться, спуститься в ресторан и позавтракать в компании Барбары Хейверс, клявшейся жизнью любимого кота – которого, как Томас хорошо знал, у нее никогда не было – в том, что она целый час била чечетку, дабы поразить Доротею Гарриман своим танцевальным искусством. Так что, когда раздался третий звонок, они уже ехали в полицейский участок. Линли, занятый управлением машиной, достал аппарат из нагрудного кармана и протянул его Барбаре.

Сержант взглянула на экран.

– Их высочество, – сказала она. – Хотите?..

Инспектор не хотел. Изабелла Ардери была последним человеком, с которым он хотел поговорить, вне зависимости от того состояния, в котором она находилась.

– Пусть переключится на голосовую почту, – сказал Томас. – Прослушаем позже.

– Я тоже так подумала, – согласилась сержант.

Они предупредили Раддока, что хотят осмотреть кабинет, в котором убил себя Йен Дрюитт, еще раз. Казалось, что это удивило ПОПа, но он согласился встретиться с ними в участке перед своим обычным обходом. Когда лондонцы приехали, он уже был на месте, хотя вместо того, чтобы ждать их на парковке, заранее открыл заднюю дверь. Они нашли его в бывшей столовой возящимся со старой микроволновкой. Встретил он их словами:

– Такое впечатление, что вы делаете успехи. Если б мне так же повезло вот с этим старьем… – С этими словами Раддок поставил микроволновку на старую плиту. – Эта штука уже давно превратилась в антиквариат, но время от времени еще умудряется работать.

Линли объяснил, что они быстро осмотрят кабинет, в котором умер Дрюитт, и поедут дальше.

– Вы знаете, как его найти, – сказал Раддок. Казалось, он не считает, что должен идти вместе с ними.

В кабинете ничего не изменилось с прошлого раза, хотя он выглядел не так, как на фотографиях. Пластиковый стул, находившийся в нем в ночь смерти Дрюитта, был заменен рабочим, на колесиках. Но это единственное изменение.

Ни до́ски для объявлений, ни корзина для мусора, ни крючки, на которых когда-то висели фотографии, не сообщили им ничего нового. На линолеуме виднелись следы от когда-то стоявшей на нем мебели, но это были следы от шкафов для хранения документов, возможно, двух рядов полок и, может быть, серванта. Помимо этих следов, было заметно, что линолеуму здорово досталось, если принять во внимание возраст здания.

– Что до меня, так мне кажется, что здесь кто-то тоже устраивал танцевальные репетиции, – заметила Хейверс.

– Вот видите? Вы не одиноки.

Линли как раз изучал жалюзи, когда сержант произнесла:

– А вот этому мы в первый раз не придали должного значения. – Хотя прозвучало это не очень оптимистично.

Линли повернулся и увидел, что Хейверс рассматривает пол в проеме для ног письменного стола, для чего вытащила оттуда стул на колесиках. Томас подошел, чтобы посмотреть, что она там обнаружила. Он увидел потертости, которые могут оставить резиновые подошвы человека, отталкивающегося от пола, когда он вылезает из-за стола. Инспектор перевел взгляд на Барбару.

– Хорошо, хорошо. Я все знаю, – та кивнула. – Может быть, кто-то бросил курить и сучил ногами по полу… А вы, кстати, это делали?

– Когда бросал? – уточнил Линли. – Нет. Я два года грыз ногти.

– Вот видите. Вот вам и ответ, сэр. Поэтому я и не бросаю. Не могу позволить, чтобы с моим маникюром что-то случилось.

Барбара встала, и они подошли к ручке шкафа, на которой повесился Дрюитт. Та была прочной, вовсе не такой, которая сразу же сломалась бы под тяжестью человека. От шкафа они еще раз осмотрели комнату.