и неповоротливым для передачи умной энергии» (там же: 149).

Однако есть одна тонкость, которая у самого Лосева проявится позже, в других его трудах. Логос не есть эйдос, логос есть метод конструкции эйдоса; другими словами, вся диалектическая цепочка преобразований смысла и есть логос, именно Логос как преображение предметно вещного (ноэма) через объектно-отвлеченное (идея) в идеальную сущность смысла.

«Но, в то время как эйдос есть смысловое изваяние сущности, логос есть только принцип и метод, закон объединения и осмысления. Его природа – всецело принципна. Он приобретает значение лишь в связи с формальным приведением в связь, в осмысленное целое. Он себя не обосновывает» (там же: 100).

6. Первоисточник идеи

В связи с этими идеями Лосев излагает первоисточник учения об идеях – Платона.

Греческое слово ειδος как термин непереводимо ни на какие языки (Лосев 1994: 641); даже «Я» – уже термин (знак равенство между словом и термином!), а

«различие между эйдосом и идеей едва заметно и спорно» (там же: 641).

Лосев делает попытку вскрыть такое различие, хотя понимает «интуитивный характер платоновских терминов ειδος и ιδεα» (там же: 642).

С одной стороны,

«мы находим соединение в эйдосе трех основных значений: внешний вид, созерцательно данная сущность и регулятивный принцип целеполагающей формы, т.е. трансцендентальное значение» (Лосев 1993а: 158).

С другой же стороны – идея. Поскольку «беспредпосылочное начало выражается в идеях» (Лосев 1994: 648), у Платона оно представлено «как нуль» и притом абсолютный, но

«нуль не есть просто ничто, но именно синтез положительного и отрицательного, единство противоположности того и другого» (там же: 649 – 650),

в котором взаимно нейтрализуются противоположности мер положительных и отрицательных (как в нуле исчезают положительные и иррациональные числа). Скажем (одна из возможностей толкования): точка соединения отрицательно «телесного» образа (эйдоса) и положительно «духовного» символа. Идея «нуль» как сущность-идея-концепт, а понятие – как явление сущности идеи, т.е. миф, поскольку миф есть «слияние идеи и материи» (там же: 664).

Так, у Платона красота есть символ, а образ красоты, например, представлен как скульптурность тела у греков (или икона у христиан). Таким образом,

«сама вещь не есть просто идея вещи. Вещь делима до бесконечности, но идея вещи неделима» (там же: 630):

неделимая целостность идеи и есть принцип бытия концепта, поскольку

«идея существует сама по себе» (там же: 572),

она есть

«субстанциальный символ надидеального и надматериального, то есть невыразимого и непознаваемого» (там же: 635)

– одновременно и пра-образ, и перво-образ («то, что видно»).

Окончательное определение у Лосева следующее:

«Платоновская идея есть логическое понятие, содержащее в себе предельно-обобщенное; принцип и метод, порождающую модель, или, вообще говоря, причину осмысления каждой вещи; обладающее структурой, структурой художественной, а потому и насыщенной глубоким жизненным содержанием и образующей собою специфическую субстанциальную действительность и ее цель вместе с ее жизненно функционирующим самосознанием и потому превращенную в миф как в особого рода субстанциальную действительность» (там же: 160).

Возникает проблема взаимоотношения идеи и эйдоса.

7. Идея и эйдос

Идея и эйдос – категории сущности, до состояния, когда

«ощущение переходит в восприятие, восприятие в образ, и образ – в мысль. Обыкновенно не знает человек и чистой мысли. Субъект подлинно чистой мысли не может иметь физического тела» (Лосев 1990: 140),

поэтому и

«разумное мышление, чтобы быть, требует мышления сверх-разумного. Мыслимость, чтобы быть, требует немыслимости» (там же: 70).

Из многих разъяснений Лосева (Лосев 1994: 536, 539, 545) вытекает, что эйдос – это вид (сущности), идеальное воплощение предметности в признаках.

«Греческое слово ειδος имеет массу всяких значений: наружность, вид, форма, лик, вид в логическом смысле и т.д. и т.д. Но все эти значения коренятся в одном – именно в том, которое связано со значением ʽвидетьʼ, так что „наружность“ тут мыслится с оттенком ее зрительной данности, „вид“ с оттенком зрительной данности, логический вид – с оттенком мыслительной зрительности и интуитивности и т.д. То, что обще всем этим отдельным значениям данного слова, и есть его полная символическая семема» (Лосев 1990: 35).

В этом смысле

«сущее есть как бы только задание, возможность, потенция; эйдос же есть некая завершенная цельность сущего» (там же: 91).

Эйдос, как мы уже заметили, умственно осязаемый зрак вещи, категориальное ее оформление, схваченный сознанием процесс, застывший «в своем неподвижном, идеальном эйдосе» (там же: 152).

«Эйдос, таким образом, и есть совокупность пяти основных категорий, рассмотренных с точки зрения одной из них, именно единичности. Это значит, что эйдос есть структурно-умный рисунок вещи, наглядный и смысловой одновременно, смысловая фигура, данная как некая неделимая индивидуальность» (Лосев 1993: 413; 175).

Тут же Лосев обобщает:

«Время кончилось или не начиналось. Что же было до времени и будет после него? Эйдос и имя. В то время как натурализм топчется на месте, будучи принужден после и до времени говорить о времени же, диалектик говорит: после, именно после времени будет имя, вернее, останется имя. Имя – вечный критерий, перед лицом которого только и возможны после и до. Так же и относительно пространства» (там же: 281).

Таким образом, эйдос есть инвариант («символ») всех возможных у сущности значений, представленный в образе. При этом Лосев (1975: 43) специально оговаривает фальсификацию термина при переводах текстов Аристотеля: ειδος Аристотеля переводят как форма, ειδος Платона как идея, «в то время, как это одно и то же».

Обсуждая эти выводы Лосева, Н.О. Лосский (1991: 372) заметил, что

«диалектика определяется Лосевым как „логическое конструирование эйдоса“, подразумевая под эйдосом „законченный логический образ вещи“, содержащий „слияние противоречивых свойств, органически превращенных в живой, реальный организм вещи“. Формальная логика расчленяет и разъединяет все эти элементы, рассматривая каждый элемент как нечто независимое и отдельное от всего остального, откуда и вытекает ее формальный характер, хотя она не менее реальна, чем эйдос. Главный закон формальной логики – закон противоречия – не существует для диалектики, оперирующей прямо противоположным законом совпадения противоположностей. Диалектика объясняет только образы или видимость связей между категориальными определениями вещи; следовательно, она не есть высшая ступень познания; над ней возвышается мифология, т.е. полное и совершенное познание, которое имеет дело с живыми существами и живым миром, помимо всяких абстракций».

В отличие от эйдоса, идея