Я подвинул минтай Алексею Степановичу, он отказываться не стал.

— Минтай — прекрасная рыба, — говорил Светлов. — Ее многие недооценивают, считают почти сорной, но это большое заблуждение. Прекрасная рыба, диетическая.

Я против минтая ничего не имел, но предпочитал форель или семгу.

— Минтай, по-моему, из семейства тресковых, — продолжал Светлов. — Если я не ошибаюсь, как и налим. Вы, Виктор, пробовали налима?

— В детстве, — ответил я. — Налимы хорошо клюют в высокую воду. Бабушка их, кажется, жарила.

— Сейчас высокая вода… — Светлов задумчиво поглядел на реку. — Как ловить в высокую воду?

— Со дна. Можно далеко не забрасывать, садишься на высокий берег, опускаешь леску. Берут ерши и налимы в основном. Другая рыба муть не любит.

— Хорошо бы, конечно, вырваться… — с грустью произнес Светлов. — На пару часиков… Вы знаете уловистые места? Впрочем, вряд ли получится, навалилось разного… Знаете, Виктор, я был на рыбалке в Норвегии, как раз на треску. Но это не то, на морской рыбалке чувствуешь себя отстраненно, а хочется настоящего…

Светлов замолчал.

…Тем вечером я отправился к Кристине.

Отец подарил мне двести рублей, я накупил кассет, жвачек, батончиков шоколадных. И «Монтану».

Я не спеша шагал по Сорок лет Октября, уже стемнело, но фонари еще не зажглись. Мне было неудобно за вчерашнюю «Будку». Получилось нелепо.

Я выглядел глупо, а Кристина вела себя как ни в чем не бывало, нормально. И теперь я решил подарить ей «Монтану». А родителям сказать, что потерял, ничего страшного, я и раньше терял часы. И потом, это мои двести рублей были, я их мог куда хочу тратить.

Просто так Кристина часы не взяла бы, да и ее мама заругалась бы, откуда такие, поэтому я на всякий случай придумал специальную историю.

Скажу, что купил часы в поезде, пока ехал в Чагинск. У глухонемого. А деньги на часы сам выручил. Отцу на работе дали талоны на ширпотреб, он взял кассеты, два блока, один мне, а на другой Высоцкого записывать собирался, а я кассеты толкнул по-тихому, а на деньги купил часы. И если теперь отец увидит часы, то спросит, откуда деньги взял. Если узнает, что я кассеты для Высоцкого загнал, прибьет, а часы об стену, он у меня психозоидный. Так что мне с часами домой ехать все равно нельзя, лучше я их подарю. Не Федьке же дарить, он придурок. Тебе. Тебе же понравилась музыка. Да и мелодии на будильник можно поставить. Не дурацкое бряканье, а музыка, здорово же.

Кристина их станет носить, они и девчонкам идут, красивые. А мне все равно их нормально не надеть, у нас таких часов три штуки на всю школу, и все у серьезных пацанов, а у меня снимут. Точно снимут, похвастаться толком не придется…

— Это еще что… — Светлов указал вилкой. — Пожар, похоже…

Со стороны Нельши с ревом сирены и железным грохотом приближалась пожарная машина, она въехала на насыпь, перелетела мост и, завывая, стала с трудом подниматься в городской холм. За пожарной машиной проехал «уазик», а за ним мужик на зеленом мопеде.

— Какой сегодня день? — спросил Светлов.

— Понедельник, — ответил я. — Или четверг.

— Лучше понедельник. Надо посмотреть…

Со стороны Кринок показался мальчишка на взрослом велосипеде, он, раскачиваясь над рамой, вихлялся, с трудом крутил педали мимо столовой.

— Что горит, пацан? — спросил Светлов.

— За линией, — мальчишка махнул рукой. — Возле базы, грязебольница горит. Вона дым какой!

И действительно, над холмом вовсю поднимался дым, черный, такой бывает, когда жгут покрышки.

— Если на базу перекинется — рванет! — азартно сообщил паренек.

И поднажал, боясь опоздать ко взрыву.

Однажды я стоял на остановке. Мимо ехала машина, перевозящая газовые баллоны. И прямо напротив остановки баллоны вдруг загорелись. Машина остановилась, из нее выбежал водитель и полез в кузов. Баллоны горели, а он их тушил телогрейкой. А я смотрел и ждал, что сейчас они взорвутся. Прямо сейчас, в эту же минуту.

— Интересно… — Светлов почесал лоб. — Еще и пожар. Не ожидал… Съездим?

— Не люблю пожары.

— Тогда давайте я вас до города подкину.

Я представил, как вернусь к Снаткиной с чемоданом… Роман посмеется. Не на вокзале же ночевать.

Мы покинули столовую доручастка и поехали к РИКовскому мосту. Мост ощутимо подрагивал — видимо, вчерашняя эвакуация техники окончательно расшатала мостовую конструкцию.

— Гарью несет… — Светлов понюхал воздух на середине моста. — Правда может взорваться?

— Теоретически, — сказал я. — На базе со времен войны боеприпасы складируют, много припасено. Но там все предусмотрено на такой случай, песок, багры, огнетушители, все дела. Да и грязелечебница от базы не так уж близко… Потушат.

— Ну и хорошо. Взрыва нам не хватало…

Взрыв был бы кстати, подумал я. Достойный финал поэмы. Город Чагинск, двенадцать тысяч жителей, даты основания нет, статус города присвоен указом Екатерины Великой в ходе проведения городской реформы 1785 года, уничтожен взрывом боеприпасов на складах военной базы в две тысячи первом. Хорошая, как по мне, судьба, редкая. Можно сказать, высокая, не всем везет.

Взрыв.

Верхушка холма, налившаяся влагой от многодневных дождей, сползает в реку, сносит РИКовский мост, перегораживает русло. Ингирь прокладывает новый путь, смывая левый берег, льнозавод, Рабочий поселок. Взрывы на складах продолжаются, на город падают обломки и осколки, боеприпасы разрываются на улицах. Паника.

В районе сплавной Ингирь сливается с Нельшей и поворачивает на запад, пробивается вдоль железнодорожной насыпи и в километре от переезда съедает Номжу, Чагинск становится островом. Уцелевшие жители в ужасе мечутся по холму, спасаясь от раскаленных осколков.

Чагинск разрушен и объявлен зоной бедствия.

Десять лет после инцидента. Территория закрыта из-за множества неразорвавшихся фугасов, которыми нашпигован холм и окрестности. По холму бродит, потрясая велосипедом, окончательно сошедшая с ума Снаткина. Пассажиры проходящих поездов бросают ей в окна еду и конфеты.

— Взрыв надо заслужить, — сказал я. — Так что все потушат, в этом я не сомневаюсь.

— Согласен. Мне кажется, здесь не все так безнадежно… Не все безнадежны, кто-то же поджег эту мерзость…

Мне показалось, что я ослышался.

— Что? — переспросил я.

— Вас куда подбросить, Виктор?

— До дома, — сказал я. — То есть до Снаткиной, я там сейчас живу.

— Понятно. Кстати, Виктор, а почему Таисия Павловна всегда с велосипедом?

Я ее в городе частенько встречаю — она без велосипеда вообще не выходит?

— Насколько я знаю, нет. Психотравма. Как-то раз после войны, в пятьдесят шестом, Снаткина возвращалась домой после работы, вечером. И тут мимо нее тетка на велосипеде проехала. Ну, проехала и проехала, хотя тогда велосипедов не так уж и много было. А на следующем повороте