Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Опять в нарды играют, черти! — возмутился Дубанько и начал стучать в дверь.
— Тихо! Притворимся, что никого тут нет! — крикнул кто-то за дверью.
— Идиот, еще бы в рупор сказал! — прорычал женский голос.
Голос номер два подошёл к двери и спросил:
— Пароль!
— Ты идиот? Это капитан Дубанько!
— Скажи пароль! — серьезно повторил голос.
— Дверь открывай, иначе я вас в тюрьму всех посажу!
За дверью захихикали.
— Пароль! — повторил голос.
Капитан прижался лбом к двери и еле слышно произнес:
— Лесной болван.
— Громче! — продолжил издеваться голос.
— Лесной болван! — заорал Дубанько на всё помещение и дверь открылась.
— Там-да-дам… Картина Репина «Три рыла»… — рявкнул Дубанько. Два стула сломано, круг для дартса пробит ножом, разбито окно, а посередине кабинета три человека стоят и смотрят на своего начальника глазами нашкодивших детей.
Куприянов подготовился к тому, что сейчас начнётся осеннее побоище, дикие крики, душевный мат и прочие прелести ближнего боя начальника с подчинёнными. Однако, всё вышло по-другому. Дубанько развернулся, указал Куприянову на дверь, сам так же проследовал к выходу. В дверях остановился, повернулся к подчиненным, спокойно сказал:
— Даю десять минут, — и захлопнул за собой дверь. Потом поправил китель и пригласил Александра Казбековича следовать за ним на улицу.
Присели они на лавочке, в курилке.
— Не умею я с людьми ругаться. Извини, что в такой бардак тебя пригласил, Казбекович, — тяжело вздохнул капитан и уставился куда-то в лужу, где голуби плескались. Затем неожиданно засмеялся: — Ах, забавные птички! — с детской радостью воскликнул Дубанько.
— И не говори, — буркнул Куприянов с застывшим лицом. Он смотрел на капитана и не понимал, что с ним происходит.
— Что с тобой? Взволнованный ты какой-то.
— Из-за племянника все, Мишки. Волнуюсь я очень. Понимаешь, был рядом — раздражал ужасно. Что ни день — то приключение. То на кожуре банановой в метро поскользнется, то… — сделал паузу, — а как пропал, так я понял, что мне не хватает его. Он, как сын мне стал. Ребенок ведь ещё, понимаешь!
— Понимаю. В отношениях людей всегда так. Вместе — тесно. В разлуке — друг без друга жить не могут. Конечно, фраза больше влюбленным парочкам подходит, но смысл её понятен. Не переживай, ты так, капитан. Даже нет еще информации, что они потерялись. Я хочу послать туда людей и забрать с маршрута.
— Есть другая информация, — тихо произнес Дубанько.
— Чего? — опешил Куприянов.
— Пару дней назад звонила Соня Бельмондо, знакомая моя. Кондитер там у них классный есть, некий Мюррэй Толстиков. Он передал, что руководитель привел группу к поселку, из которого, как ты говоришь, они должны были выйти на маршрут.
Куприянов засветился.
— Так это же отличная новость, капитан! Ведь теперь мы точно знаем, что они не заблудились!
— Не знаю, Казбекович, что-то беспокоюсь. Учитывая, что начудила в поселке твоя «банда» и, в частности, руководитель, то сомневаюсь я, что у них все будет хорошо. Пойми, Саша, если с моим племянником что-нибудь случится, я лично позабочусь о том, чтобы ты в тайге заблудился, — ласково предупредил Дубанько, не отрывая взгляда от купающихся в луже птиц.
— Не нагоняй жути, капитан. Я не меньше твоего обеспокоен ситуацией. Сейчас же позвоню Петроградской, и в ближайшее время мы выдвинемся на точку.
— Ты разве не будешь звонить тому человеку, который должен был их проводить до места выхода на маршрут?
— Звонил уже, — ответил Куприянов. — Трубку взял какой-то дед, назвал себя Чайковским. Сказал, что, мол, Леший куда-то отлучился. Но пообещал задержать группу, сказал, что нас встретят по приезду. Хочу надеяться, что Валенов и сам не выйдет на маршрут, что здравый смысл все же возьмёт верх!
— Леший? — переспросил Дубанько.
— Так зовут руководителя базы в поселке, — ответил Казбекович.
— В одном селе самый главный Квазимодо, в другом — Леший. Литературный кружок какой-то! — покачал головой Дубанько.
Они с Куприяновым переглянулись.
— Найду я их, капитан, не переживай!
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — ответил Дубанько, достал пачку семечек, открыл и случайно уронил. Голуби, за которыми он наблюдал, вмиг слетелись к нему, на него и под него.
— Да, я вижу, что вы родственники с Худогубкиным, — сказал Куприянов и пересел на другую скамейку.
Отделавшись от голубей, капитан пересел к Куприянову.
— Дела… — протянул Дубанько.
Куприянов промолчал.
Глава 16. Страшные истории для рассказа в темноте
Могильников привел пропавших ребят в лагерь. Туристы быстренько пообедали, собрали платки и выдвинулись к реке. Олег Уюкович шел замыкающим, периодически делая зарубки на деревьях на случай, если они начнут ходить кругами или вдруг группу будут искать спасатели.
Радости в глазах не было ни у кого. Ну, если только у Могильникова, ведь у того спал с души чудовищный груз — сын теперь знает его тайну. Конечно, Дарьян пока старался держаться от отца подальше и сводить контакты к минимуму, но теперь тот хотя бы не огрызался на него, да и на остальных участников группы… В голове у Дарьяна сейчас была каша из мыслей, и чтобы разложить все по полочкам, нужно было время. «Может, мама что-то не договаривала? Может, он не такой, каким она описывала его?» — думал Дарьян… Его радовало то, что теперь он сможет, наконец, узнать у отца, что же тогда, в его далеком детстве, произошло. И найти ответ на вопрос почему он исчез из его жизни? Но не так быстро все… Разговаривать с Могильниковым парню пока не давала злость. Кира не зря посоветовала Олегу Уюковичу повременить с разговором «по душам». Время — лучшее лекарство, в том числе и от путаницы в мыслях.
В свои мысли был погружен не только Дарьян, но и Лея, и Тощий. Любовь, однако… Когда Худогубкин немного успокоился после своих блужданий по сонной пустоши, то вновь загрузился вопросом: что ему делать с Леей. Из благодарности он перестал, конечно, отталкивать ее, и тем более, грубить. Но ответить на ее чувства он по-прежнему не мог. Лея несколько раз пыталась взять его за руку. Тощий поначалу отвечал взаимностью, но затем старался найти любой предлог, чтобы встать от девушки подальше. Лея расстраивалась, но старалась не унывать. После встречи с привидением, она верила, что мечта о счастье имеет право на существование, пока не погасла вера в нее.
Что касается Романа Александровича… Тот совсем утратил связь с внешним миром. Сложно описать, что именно чувствовал руководитель. Представьте, дорогие