моих английских друзей она произвела эффект разорвавшейся бомбы, и они до сих пор страдают от контузии. Друзья, впрочем, уже приходят в себя, а есть и такие, кому начинает казаться, что роман пошел им на пользу. То ли еще будет!

Ходят слухи, что в Англии книга подвергнется преследованиям, а в Америке ее и вовсе запретят. Что ж, тут я бессилен. Я свой выстрел сделал; «Стрелу из лука я пустил…»[562] Там-тарам-ти-ти-там!

За мои картины не беспокойтесь – в них нет ничего дурного. Главное, в них есть содержание, чего нет у большинства современных художников. Кожура на их картинах великолепная, а вот фруктов под кожурой нет. Картина ничуть не хуже оттого, что в ней есть содержание <…>

* * *

Олдосу Хаксли

Ла-Вижи, Пор-Кро (Вар)

28 октября 1928, воскресенье

Дорогой Олдос,

прочел «Контрапункт» с уходящим в пятки сердцем и растущим восхищением. Убежден, Вы сказали правду, быть может, всю правду о себе и о Вашем поколении, и сделали это с исключительной отвагой. Мне кажется, для написания «Контрапункта» смелости потребовалось раз в десять больше, чем для «Леди Ч.». И знай читатель, что он читает, он забросал бы Вас камнями, причем на Вашу долю камней пришлось бы в сто раз больше, чем на мою. Я точно знаю, что искусство должно раскрывать животрепещущий момент в жизни человека, показывать состояние человека таким, какое оно есть. И знаю, что Вы это делаете, и делаете устрашающе хорошо. Но какой момент? И какое состояние? Если для Вас животрепещущий момент – это убийство, самоубийство и насилие во всевозможных их проявлениях (а Вы даете ясно понять, что так оно и есть), то тогда, caro[563], как нам жить дальше? Готовиться к новым убийствам, самоубийствам, насилию? Но ведь такая жизнь вызывает чудовищную скуку, в конечном счете порождает инерцию, инерцию, инерцию, приводит к атрофии чувств. Кончится это тем, что произойдет какая-то решающая смертоубийственная война, и убийство, самоубийство и насилие сметут с лица земли бо́льшую часть человечества. Интеллектуальное восприятие, утверждаете Вы, не имеет большого значения, и тем не менее Вас оно возбуждает. Если же Вас возбуждает убийство, самоубийство, насилие и ничего больше – тогда это Ваша судьба, изменить ее ментально Вы не способны. Вы живете тем, что вызывает у Вас трепет, и ничем иным. Для того чтобы принимать медленное самоубийство, происходящее от инерции и стерильности, требуется извращенная отвага, извращенность порочного ребенка. Поразительно, как с людьми происходит подобное. Ричард Олдингтон в точности такой же: у него, так же как у Вас, убийство, самоубийство, насилие вызывают трепет, сильное желание быть изнасилованным самому. Но ведь это, в сущности, такое же извращение, только он не отдает себе в этом отчет, он приукрашивает свою извращенность. От всего этого мне дурно, здесь у меня чаще идет горлом кровь, всю неделю я пролежал пластом. Sporca miseria![564] Если я не отыщу в этом болоте полоски твердой земли, мне конец. Я не переношу убийство, самоубийство, насилие, особенно – насилие, особенно – когда насилуют меня. И почему мужчины испытывают трепет только перед женщиной, которая их изнасилует? Мне хочется одного: разбить Вашей Люси[565] лицо в кровь. А Ваш Рэмпион – самый большой зануда в книге, пустозвон. Пытаетесь вызвать у читателя интеллектуальное сочувствие! Все это довольно омерзительно, и я ощущаю себя барсуком, который забрался в ямку в Уимблдоне и пытается там спрятаться. Что ж, caro, пора сказать Вам «прощайте!», но ведь на прощание уходят годы.

ДГЛ

* * *

Моррису Эрнсту[566]

Ла-Вижи, Иль де Пор-Кро, Вар. Франция

10 ноября 1928

<…> Цензура – один из самых низких и унизительных видов деятельности общественного человека – это ведь совершенно очевидно. С моей точки зрения, цензура никому не помогает, вред же наносит многим. Впрочем, Ваша книга[567] раскрыла для меня вещи куда более зловещие. Наша цивилизация не в состоянии освободиться от дурней-цензоров. Дурень-цензор, в сущности, ненавидит только одно: живое и растущее человеческое самопознание. Если он кому и угрожает, то нашему развивающемуся и расширяющемуся самопознанию, самопознанию в его новейшей, самой чувствительной деятельности; угрожает его живительному росту. Задерживая или ограничивая живительный рост самопознания, мы плодим дурней, ведь одни лишь дурни заинтересованы в гибели самопознания.

Нет, это хорошая книга, читая ее, я словно нахожусь в забытьи, ощущаю, как ко мне крадется вечно юный цензор – вороватый, лживый, злобный.

Опубликуйте, если хотите, это письмо – целиком или частично. Я верю в живое, развивающееся самопознание человека. Верю в то, что человеческое самопознание должно включать в себя эмоции и сексуальную страсть, должно ощутить мощное воздействие физического контакта. В нескончаемом процессе самопознания эти эмоции и страсти – основа нашего понимания, мерцающая грань нашего сознания. И в это не должен, да и не может, вмешаться ни один цензор.

Искренне,

Д. Г. Лоуренс

* * *

Леди Оттолайн Моррелл

Отель «Бо-Риваж», Бандоль, Вар. Франция

28 декабря 1928

<…> Насчет «Леди Ч.» не подумайте только, что я отстаиваю непрекращающийся секс. Вовсе нет. Ничто не вызывает у меня большее отвращение, чем беспорядочное половое сожительство. В «Леди Ч.» я хочу внести некоторую ясность в понимание основных жизненных установок. Почему простые люди дольше, чем образованные, поддерживают накал жизненных страстей, почему их жизнь жарче нашей? Во многом потому, что они до сих пор могут позволить себе говорить слова «shit» или «fuck» без содрогания, без ощущения, что они произносят нечто непотребное. Если, когда Вы были молоды и влюблены, Вам говорили: «Насрать!», или «Ссать я на тебя хотел!», или «К чему мне женщина, если она не срёт и не ссыт», – для Вас это было раскрепощением, помогало сохранить тепло в сердце. Вспомните это полное ужаса «но» в конце каждой строфы в поэме бедного безумного Свифта, посвященной Селии: «Но ведь Селия срёт!»[568] Понимаете, уже одно то, что эти слова привели его в ужас, опустошили его душу, никуда не годится, к тому же они бедную Селию опозорили. Так вот, с отвращением к этим словам, желанием без всякой необходимости обходить их стороной я и борюсь. Это вопрос сознательного признания и корректировки устоявшихся представлений, и только. Чтобы я призывал к беспорядочному сексу? Упаси Бог! В жизни человека секс занимает совсем немного места, по большей части он неуместен. Но даже когда секс неуместен как вид деятельности, в нашем сознании должно сохраняться значительное и спокойное место, где секс будет жить, затаившись. Старики могут заниматься тихой, дремотной любовью, предоставив молодым тешиться в свое удовольствие.

Какая жалость, что проповедники