Я вернулся в Берлин 21 марта, а три дня спустя ранним утром узнал, что британские войска, не встретив никакого сопротивления, широким фронтом форсировали Рейн севернее Рура. Как и предвидел Модель, наши войска оказались беспомощными. Если в конце сентября 1944 года ценой огромнейших усилий нам удалось в короткий срок создать новый оборонительный фронт, снабдив своей продукцией слабовооруженную армию, то теперь ни о чем подобном не могло быть и речи. Вражеские войска стремительно сметали нашу оборону и продвигались в глубь страны.

Сохранение промышленных объектов было жизненно важно для развития послевоенной экономики, и я снова выехал в Рур. В Вестфалии лопнула шина, и нам пришлось остановиться. Я разговорился с крестьянами на ближайшей ферме. В сумерках они не узнали меня и были вполне откровенны. К своему удивлению, я понял, что годами внушавшаяся им вера в Гитлера еще сильна; они были уверены в том, что Гитлер не может проиграть войну: «У фюрера наверняка есть резервы, которые он пустит в ход в последний момент. Это всего лишь ловушка. Фюрер заманивает врага в глубь страны». Даже некоторые члены правительства наивно верили в умышленно придерживаемое секретное оружие, способное в решающий момент уничтожить врага, нагло вторгшегося в Германию. Например, Функ как-то спросил меня: «Мы ведь располагаем «чудо-оружием», не правда ли? Оружием, которое спасет нас?»

В ту же ночь я провел совещание с доктором Роландом, шефом моего рурского филиала, и его ближайшими помощниками. Их отчет ужаснул меня. Все три гауляйтера Рурского региона преисполнились решимости выполнить приказ Гитлера об уничтожении важнейших объектов. Хёрнер, один из наших технических экспертов, к несчастью возглавлявший техническое управление партии, по поручению гауляйтеров составил соответствующий план. Хёрнер явно сожалел о своей миссии, но с видом человека, привыкшего подчиняться приказам, разъяснил нам детали своего плана по выведению из строя промышленности Рура на обозримое будущее. В техническом отношении план был шедевром: предполагалось затопить угольные шахты и, чтобы не допустить их восстановления, разрушить все лифтовое оборудование, а для блокирования грузовых портов и каналов – затопить груженные цементом баржи. Поскольку вражеские войска быстро продвигались в северной части Рура, гауляйтеры намеревались произвести первые взрывы уже на следующий день, но в их распоряжении было слишком мало транспортных средств, и они всецело рассчитывали на помощь моих местных филиалов, а также надеялись найти в шахтах достаточно взрывчатки, капсюлей-детонаторов и взрывателей.

Роланд немедленно вызвал около двух десятков надежных руководителей угледобывающих предприятий в бывший замок Тиссенов в Ландсберге, где размещался штаб управления рурской промышленностью. После короткого совещания было принято решение сбросить весь динамит, детонаторы и взрыватели в шахтные отстойники, причем все присутствующие восприняли эту меру как само собой разумеющуюся. Одному из сотрудников поручили, воспользовавшись нашими скудными запасами горючего, вывезти из Рура все грузовики и, в случае необходимости, отдать их в распоряжение фронтовых частей, то есть сделать абсолютно недоступными для гражданских властей. И в конце концов я пообещал обеспечить Роланда и его персонал пятьюдесятью автоматами – автоматы мы еще производили тысячами – для защиты электростанций и других важных промышленных объектов от взрывных команд гауляйтеров. В руках людей, преисполненных решимости охранять свои рабочие места, это оружие представляло внушительную силу, тем более что полиция и партийные функционеры недавно были вынуждены передать все свое вооружение армии. На самом деле наши действия вполне можно было расценить как открытый мятеж.

Гауляйтеры Флориан, Хоффман и Шлессман в то же самое время совещались в отеле «Блайберкелль» близ Лангенберга. Вопреки всем приказам фюрера я на следующий день предпринял еще одну попытку перетянуть их на свою сторону. Ожесточенный спор разгорелся между мной и гауляйтером Дюссельдорфа Флорианом. Флориан утверждал, что в нашем военном поражении повинен не Гитлер, а немецкий народ, да и в любом случае переживут катастрофу только самые ничтожные личности. Лишь Хоффман и Шлессман прислушались к моим доводам. Хотя они считали своим долгом повиноваться фюреру, но последний, еще более радикальный указ, изданный Борманом от имени Гитлера – об «уничтожении базиса выживания нации», – явно привел их в замешательство[309]. Гитлер снова приказывал эвакуировать население из всех районов, которые «мы в настоящее время не можем удержать и могут быть оккупированы врагом», а чтобы исключить всякие возражения, в указе подчеркивалось, что «фюрер прекрасно осведомлен об огромных трудностях, связанных с выполнением этого приказа. Приказ фюрера основан на точной оценке ситуации. Необходимость эвакуации обсуждению не подлежит».

Миллионы людей с территорий западнее Рейна и Рура, из густонаселенных центров Мангейма и Франкфурта можно было переместить лишь в сельские районы, главным образом в Тюрингию и долины Эльбы. В эти регионы хлынул бы поток плохо одетых, голодных горожан, не обеспеченных ни медицинской помощью, ни крышей над головой, ни продовольствием. Голод, болезни и страдания были бы неизбежны.

Гауляйтеры согласились со мной в том, что у партии не осталось возможностей для выполнения этих приказов, как вдруг, ко всеобщему удивлению, Флориан звенящим голосом зачитал вслух текст воззвания к партийным функционерам Дюссельдорфа, которое он собирался расклеить по всему городу. Флориан приказывал при приближении врага поджечь все уцелевшие здания и эвакуировать жителей, и «Пусть врагу достанется сожженный, опустевший город!»[310].

Двое других гауляйтеров снова засомневались, но все же приняли мою интерпретацию приказов фюрера: мол, рурская промышленность все еще играет огромную роль в производстве вооружения, а самое главное, мы можем поставлять оружие прямо с заводов в войска, сражающиеся за Рур. В общем, намеченные на следующий день взрывы электростанций были отложены, а приказ об уничтожении трансформирован в приказ о временном выводе из строя промышленных объектов.