их носило по волнам и они даже не знали, придёт ли за ними хоть кто-нибудь?

— Мистер Лайтоллер, — прохныкала девушка, которая осматривала ногу Джо, — неужели мы остались здесь навечно?

— Нет, — бодро сказал Лайтоллер в ответ, — шлюпки обязательно придут за нами. Наша задача — балансировать парусинку до их возвращения. Не теряйте мужества! Наклониться вправо!

Мистер Дойл и его товарищи навалились на правый борт. Лайтоллер, казалось, весь обратился в слух. Он внимательно и чутко улавливал настроение шлюпки, как будто шлюпка эта была капризным ребёнком. Лайтоллера, как и всех остальных кругом, колотила сильная дрожь, но он был на носу один, и плечи людей, что стояли поблизости, его не согревали.

— Сколько нам ещё плыть? — простонала бледная грузная леди, прилепившаяся к шлюпке сбоку от Джо.

— Я не знаю… — растерянная девушка покачала головой и склонилась к Джо. — Послушай, могу ли я взглянуть на твою ногу? Она очень беспокоит меня.

Джо послушно откинулся назад и зажмурился. Он совсем не хотел смотреть на ногу, но искушение было сильнее, оно размыкало ему веки насильно — и поэтому Джо смотрел.

С первого взгляда, окутанная полутьмой, нога эта выглядела так же, как и прежде. Девушка успокаивающе произнесла:

— Слушай, дружок, я знаю, что я делаю. Давай-ка я осмотрю ногу как следует, хорошо?

Джо с трудом наклонил одеревеневшую шею. Впрочем, и без этого он знал, что девушка, сопя от напряжения, холодными пальцами закатает ему брючину, всмотрится в его ногу и прошепчет:

— Да, кажется, дело действительно серьёзное… дружок, как же это могло с тобой произойти?

Джо косо посмотрел на свою ногу. Свет был бледно-серебристый, рассеянный, он утекал между пальцев, утекал прочь, просачиваясь в борт шлюпки, и свет этот успел коснуться пояса Джо, а потом — скользнуть ниже. Джо слабо выдохнул. Воздух кусался, как лютый зверь, и всё-таки боли Джо уже не чувствовал. Он испытывал лишь страх — опустошающий, чудовищный, — когда смотрел вниз и понимал, что впервые очутился в настоящей беде.

Если бы он не присмотрелся внимательнее, едва он подумал бы, что с ногой что-то не так. Пересечённая слабым светом и глубокой тьмой, нога была вытянута вперёд и белела, будто старые кости, на которых истлели мясо и мышцы. Широкая мокрая брючина была неаккуратно засучена выше колена. Девушка склонилась над ногой, потрясённо покачивая головой, на её мрачном лице застыли боль и тревога. Кончиками пальцев она прошлась по ноге Джо и аккуратно уложила ладонь чуть выше его колена.

— Ты это чувствуешь? — спросила она деловито.

— Нет, — озадаченно ответил Джо.

— А так? — девушка сдвинула ладонь вправо.

— И так не чувствую, — пробормотал Джо.

Нога была безвольной, точно мёртвая. Девушка вздохнула и провела ладонью по его колену в сторону. Джо напряжённо следил за нею, как сторонний наблюдатель. Если нога что-то и испытывала, он об этом не подозревал.

— Наклониться влево! — скомандовал Лайтоллер с носа.

Девушка провела ладонями ниже, и Джо сказал даже прежде, чем она успела задать вопрос:

— Нет, ничего не чувствую.

— Ты не помнишь, после чего она онемела? — спросила девушка.

— Кто-то чертовски сплющил меня и навалился всем своим весом на ногу, — доверительно сообщил Джо, — а потом нога и перестала откликаться. И вот теперь еле волочится за мной, и я понятия не имею, что с ней… — тут взгляд его остановился на ноге, и всё стало ему ясно.

Когда полосы лежали справа налево, Джо казалось, что с ногой не произошло ничего страшного. Сейчас полосы улеглись вертикально, неровные, но широкие, и Джо вполне осознал, почему девушка посмотрела на него с таким ужасом. Она сразу заметила неладное — жуткое искривление, свернувшее Джо голень на правую сторону. Странные бугры выступали у него под кожей, и Джо не удавалось понять, то ли это неправильно улёгся обманчивый свет, то ли торчат не прорвавшие кожу обломки костей.

— Бедный мальчик, — сказала девушка и покачала головой, — кажется, у тебя здесь перелом, и даже не один. Сиди спокойно, я постараюсь тебе помочь.

— Перелом? — пробормотал Джо. — Мне ломали руку в детстве, и я помню, что мне было чертовски больно, но ведь сейчас я ничего не чувствую…

— Это перелом, — жёстко констатировала девушка, — пожалуйста, не шевелись и не мешай мне.

Лайтоллер на носу зычно приказал:

— Наклониться вправо!

Шлюпка послушно подпрыгнула на волнах. Джо смотрел поверх плеча бледной, трясущейся спутницы в бесконечный океан, и ему уже не казалось странным, что воплей тонущих теперь не слышно. Никакой жалости они в нём больше не возбуждали: всё в его сердце, способное к сочувствию и состраданию, умерло, а остались усталость и бесконечная, нудная, назойливая тревога.

— Стоять прямо! — звенел в ночи голос Лайтоллера, и в этот приказ органично вплетались, дрожа и спускаясь до глухого рокота, отчаянные мольбы — но они стремительно умирали, затихали в беспощадной ледяной ночи.

Глава 29. Колыбельная

— Когда-то, — тихо прозвучал в ночи срывающийся голос Уайльда, — для меня не было мечты более отчаянной и сильной, чем потерпеть крушение.

Мэри равнодушно смотрела на него широко открытыми глазами. Гнетущее давление в голове её возрастало, мысли словно бы медленно вязли, не успев сцепиться в ясную, чёткую последовательность.

— Вот как, — только и сказала она. Чтобы разлепить ссохшиеся губы, ей приходилось прикладывать немалые усилия.

— Мне было двадцать, — сказал Уайльд, — многие юноши в этом возрасте мечтают об опасностях и страшных приключениях. Однако опыта у меня всё ещё было немного. Я слишком мало знал о том, что такое настоящая жизнь, — он сухо закашлялся и умолк.

Мэри не сводила с него пустого взгляда. Никогда в жизни она ещё не испытывала такого опустошающего, страшного равнодушия. Туманная белесая пелена упала у неё перед глазами, и она повесила свинцово тяжёлую голову. Неодолимый груз тут же перелился в её набрякшие веки, равномерно распределился по всей шее, и Мэри подумалось, что было бы совсем не плохо и вовсе не менять больше позы.

— Мисс Джеймс! — глухой и сиплый, срывающийся, слабый голос Уайльда настойчиво резанул её слух.

Мэри слабо вздрогнула. Каждое движение было для неё мучительным: казалось, что её, обмотанную бесчисленным множеством сковывающих верёвок, заставляют крутиться так, чтобы грубые волокна резали кожу.

— Не спите! — потребовал Уайльд. — Вы слышите меня? Не смейте закрывать глаза!

Казалось, даже язык заледенел у неё во рту.

— Я… не сплю, — точно старуха, прошамкала Мэри, — я и не думаю спать, мистер Уайльд…

— Откройте глаза! — не отставал его хриплый, измученный севший голос. Кругом наконец-то улеглись жалобные, протяжные стоны и вопли, и воцарившееся молчание принесло Мэри странное облегчение: