– Фрэнсис Уэллс, – уточнил Гаскуан, – а Фрэнсис – второе имя Кросби Уэллса, и Кросби Уэллс вполне существует или, по крайней мере, существовал. Так что вы, вероятно, ошиблись в отношении личности покупателя. Я нахожу, что разница между «Фрэнсис Уэллс» и «К. Фрэнсис Уэллс» не так уж и велика.

– А что там еще за «К»? – насторожился Лодербек.

– Я внимательно изучил направленный мне экземпляр документа о купле-продаже, – объяснил Гаскуан. – Он подписан К. Фрэнсисом Уэллсом.

– Ничего подобного!

– Боюсь, что именно так, – отозвался Гаскуан.

– Значит, документ был подделан, – настаивал Лодербек. – Был подделан уже позже.

Гаскуан открыл конверт и извлек оттуда купчую:

– При первом рассмотрении мне показалось, что здесь значится просто «Фрэнсис Уэллс». И лишь приглядевшись внимательнее, я заметил и вторую букву: она написана слитно с «Ф».

Лодербек скользнул глазами по документу, нахмурился, присмотрелся ближе – и щеки его и шея вспыхнули густым румянцем.

– «К» там или не «К», но эту купчую подписал мерзавец Фрэнсис Карвер. На моих глазах, между прочим!

– Сделка была заверена подписью свидетеля?

Лодербек промолчал.

– Если нет, то у нас будет ваше слово против его слова, мистер Лодербек.

– То есть правда против лжи!

На это Гаскуан предпочел не отвечать. Он вновь вложил документ в конверт и разгладил его на колене.

– Это подстава! – негодовал Лодербек. – Я на него в суд подам. Я с него шкуру спущу!

– По какому обвинению?

– По обвинению в мошенничестве, ясное дело. Тут и имперсонация, и подлог.

– Боюсь, свидетельства окажутся против вас.

– Ах вот как, да?

– У закона нет оснований усомниться в подписи, – промолвил Гаскуан, снова разглаживая конверт, – поскольку никаких других документов, официальных или нет, что могли бы послужить образцом почерка, от мистера Кросби Уэллса не сохранилось.

Лодербек открыл было рот, словно собираясь что-то сказать, но тут же закрыл и покачал головой.

– Это была подстава, – повторил он. – Подстава как есть!

– А почему, как вы думаете, мистеру Карверу в общении с вами понадобилось брать вымышленное имя?

Ответ политика прозвучал неожиданно.

– Я тут нарыл на Карвера кой-какой компромат, – сообщил он. – Его отец занимал видный пост в одной из британских торговых фирм – в «Дент и К°». Может, вы о нем даже слышали. Уильям Рошфор Карвер. Нет? Ну, ладно. Где-то в начале пятидесятых он доверил сыну клипер «Палмерстон», и сын начал возить китайские товары из Кантона туда-сюда под флагом «Дент и К°». Карвер был еще совсем мальчишкой. Его, конечно, здорово избаловали, в столь юном возрасте доверив ему корабль. Ну так вот что мне удалось найти. Весной пятьдесят четвертого года «Палмерстон» обыскали перед выходом из Сиднейской гавани – рутинный досмотр, ничего особенного, – и выяснилось, что Карвер преступил закон сразу по нескольким статьям. Уклонение от уплаты налогов, нарушение таможенных правил и множество прочих мелких правонарушений. На каждое из них, отдельно взятое, судья мог бы посмотреть сквозь пальцы, но, когда их накопилось так много, закону пришлось принять меры. Карверу дали десять лет на Кокату – десять лет каторжных работ, не шутка! Великое бесчестье. Отец был вне себя от ярости. Он отобрал корабль, лишил сына наследства и, в качестве последнего штриха, постарался очернить имя сына во всех портах и на всех верфях в южной части Тихого океана. К тому времени, как Карвер вышел из тюрьмы, репутация у него была под стать капитану Кидду, по крайней мере среди мореплавателей. Никто из судовладельцев не сдал бы ему в аренду корабль, и ни в какую команду его бы не приняли.

– Так что он взял себе вымышленное имя.

– Точно, – подтвердил Лодербек, откидываясь назад.

– Любопытно, почему он назвался вымышленным именем только вам, – небрежно обронил Гаскуан. – Кажется, ни в каком другом контексте он фамилией Уэллс не пользовался – только при покупке вашего корабля. Мне, например, он представился как мистер Фрэнсис Карвер.

Лодербек свирепо воззрился на него.

– Вы ж газеты читаете, – упрекнул он. – Или я должен вам все разжевать да в рот положить? Я один раз уже приносил публичные извинения, больше не стану.

Гаскуан наклонил голову.

– А, – обронил он. – Карвер назвался вымышленным именем, то есть Фрэнсисом Уэллсом, чтобы воспользоваться вашей былой связью с миссис Уэллс.

– Именно, – кивнул Лодербек. – Он назвался братом Кросби. Сказал, что сводит счеты за Кросби – за то, что я его жену сбил с пути истинного. Карвер прибег к тактике запугивания, и она сработала.

– Ясно, – кивнул Гаскуан, недоумевая, почему Лодербек не предоставил столь же убедительного объяснения Томасу Балфуру двумя месяцами раньше.

– Послушайте, – сказал Лодербек, – я с вами не лукавлю, мистер Гаскуан, и говорю вам, что закон на моей стороне. О разрыве Карвера с отцом широко известно. У него найдется тысяча поводов взять себе вымышленное имя. Да я, если что, могу его отца попросить дать показания. Как это Карверу понравится?

– Полагаю, не слишком.

– Вот-вот! – воскликнул Лодербек. – Совсем не понравится!

Гаскуана этот спор начинал понемногу раздражать.

– Что ж, удачи вам, мистер Лодербек. Надеюсь, вы сумеете привлечь мистера Карвера к ответственности, – промолвил он.

– Избавьте меня от банальностей! – рявкнул Лодербек. – Говорите прямо.

– Как скажете, – пожал плечами Гаскуан. – Вы и без меня знаете, что наличие повода – это еще не доказательство. Нельзя осудить человека только за то, что возможно подтвердить, будто у него была веская причина совершить данное преступление.

– Вы мне не верите? – ощетинился Лодербек.

– Ну что вы, – возразил Гаскуан.

– Вам просто кажется, что дело мое проигрышное. Что все мои доводы не выдерживают критики.

– Да. Я считаю, что обращаться с этим делом в суд крайне неразумно, – кивнул Гаскуан. – Простите за резкость. Я, безусловно, сочувствую вашим неприятностям.

По правде говоря, Алистер Лодербек не вызывал у Гаскуана ни тени сочувствия. Сострадать он умел лишь тем, кто стоял на общественной лестнице ниже его, и хотя он признавал, что Лодербек угодил в положение самое что ни на есть незавидное, тем не менее богатство и высокое положение политика служили в глазах Гаскуана достаточным утешением в любых неприятностях, с какими тому предстояло столкнуться в ближайшее время. Более того, малая толика несправедливости пойдет Лодербеку даже на пользу! Глядишь, еще усовершенствуется как политик, думал Гаскуан, – натура довольно-таки деспотичная, по крайней мере в частных своих суждениях.