Ничего не подозревавший Хогнагель прибыл в Париж и решил воспользоваться для связи кодом, который был уже хорошо известен французской контрразведке. Его надпись на полях газеты тотчас же обнаружили, самого его арестовали, осудили и приговорили к расстрелу. В данных обстоятельствах его расстрел выглядит как безжалостная расправа, поскольку он никогда не действовал против Франции и французов. Зато более ценные антверпенские агенты успели развеяться как дым; и французы, казнившие незадачливого Хогнагеля, посчитались с невинной жертвой не из-за своей озлобленности, а потому, что «фрейлейн доктор» оказалась страшной садисткой.

Как бы там ни было, мы не станем рассматривать ее как изобретательницу такого инструмента, как использование «глупого шпиона». На примере Азефа и русской охранки мы уже наблюдали схожее жертвоприношение. Мы также видели измену полковника Редля как результат вариаций этого подлого метода, когда фрейлейн Эльзбет училась еще в университете. Задолго до начала Первой мировой войны заклание «глупого шпиона» сделалось обычной практикой в Европе.

Только вражеский пропагандист мог быть настолько абсурдным, чтобы намекнуть, будто молодая женщина с ее опытом могла превзойти Штибера; скорее всего, она являлась женским эквивалентом этого демонического, неутомимого и непревзойденного прусского обер-шпиона.

Возможно, как пытались уверить ее недоброжелатели, она действительно установила строгую дисциплину в системе обучения в антверпенской школе. Но сам по себе прусский инстинкт дисциплины был чем-то настолько глубоко укоренившимся в ее сознании, что она не могла изменить его хотя бы на йоту. К тому же при наличии в Антверпене других прусских офицеров весьма сомнительно, что она одна отвечала за закручивание гаек. Однако процесс производства шпионов в Антверпене нам интересен не только из-за «фрейлейн доктор», но и по той причине, что вместе с типичными методами ведения подпольной борьбы до 1918 года здесь возникло много всего уникального.

Бельгийской военной разведке, подобно королю Альберту и остаткам армии, пришлось искать приюта в соседней стране. Но и в самой оккупированной Бельгии действовала импровизированная подпольная организация, поставившая своей целью освобождение родины. Эта наспех налаженная секретная служба установила наблюдение за домом номер 10 по улице Пепиньер вскоре после того, как там появилась фрейлейн Шрагмюллер. В Лондоне, Париже и других центрах сотрудники разведки, на которых лежала обязанность обнаруживать и искоренять германскую сеть шпионажа, нуждались в приметах любого лица, входившего в Антверпенскую школу. Мальчишки, затевавшие с виду невинные, замысловатые игры на улицах, прилегающих к угловому дому за номером 10 в Антверпене, были глазами и ушами союзной разведки; они докладывали обо всем, что замечали.

Каждый, кого посылали в Антверпен для обучения, прибывал обычно на автомобиле или по железной дороге; его встречали на станции и привозили в школу в закрытом лимузине с затемненными стеклами. Автомобили почти всегда останавливались у бокового входа с улицы Гармони. Как только машина замедляла ход, парадная дверь распахивалась настежь. Когда же автомобиль останавливался, пассажира с бесцеремонной поспешностью выталкивали из машины и вели в дом. Прохожие могли видеть его всего лишь одну-две секунды, не больше; так что мальчишкам приходилось смотреть в оба.

Внутри здания вновь прибывшего курсанта ждала сдержанная встреча и аскетическая обстановка. Темными коридорами, мимо закрытых дверей, его вели в отведенную ему спальню и там запирали. Окна, выходившие на улицу, были закрыты ставнями и загорожены решетками; для вентиляции служило окно, выходившее во двор. Подобные меры предосторожности были приняты после того, как фрейлейн Эльзбет Шрагмюллер побывала с инспекцией в других шпионских школах. Она убедительно доказала своим коллегам, что маски, носимые учащимися в качестве страховки на случай вторжения в школу «шпиона-двойника» или потенциального доносчика, явно недостаточны, чтобы уберечь их от будущего опознания.

Таким образом, антверпенским курсантам приходилось жить и работать в комнатах-одиночках, отличавшихся от тюремных камер лишь несколько большими удобствами. Никому не позволялось селиться в городе; так что детективов не нужно было отвлекать от контрразведки, чтобы наблюдать за привычками и особенностями характеров будущих шпионов. Враждебность горожан окутывала школу, словно невидимый ядовитый туман. Надежный и способный курсант считался слишком ценным, дабы подвергаться бесполезному риску — ходить в одиночку по темному городу, рискуя стать жертвой недоброжелательных жителей.

Имена полностью упразднялись. К дверям комнаты курсанта прибивали белую табличку с обозначением его кода. Через определенные промежутки времени в дверь стучал солдат, отпирал ее и вносил поднос с вкусной, аппетитной едой. Инструктора приходили в комнату и начинали вести обучение; и на весь испытательный срок, длившийся не менее трех недель, курсанту давали понять, что он должен сам убирать комнату и делать доступные в помещении гимнастические упражнения. Лишь только после того, как определялась степень одаренности и усердия кандидата, ему предоставлялись кое-какие льготы, но строго в пределах школы до конца обучения.

Когда со временем он получал право свободно посещать другие помещения таинственного учреждения, ему позволялось ознакомиться со всем интригующим оборудованием, необходимым для современной разведшколы. В Антверпене имелись превосходные коллекции макетов и карт, диаграмм и фотографий; с их помощью изучали города, моря, порты и страны всего мира, равно как и военные корабли всех типов, подводные лодки, транспорты и торговые суда, воздушный флот, осадную и полевую артиллерию, береговые батареи и укрепления — одним словом, все, что имело отношение к военному делу.

Этот бесценный информационный материал постоянно пересматривался и обновлялся. К тщательно изученным и отобранным экспертами пособиям в ходе войны почти ежедневно добавлялись некоторые новые военно-морские и военные усовершенствования. Школа могла также похвастать превосходной библиотекой технической и научной литературы, в том числе цветными альбомами мундиров и полевого снаряжения всех противостоящих армий, полковых и дивизионных эмблем и знаков различия от капрала до фельдмаршала.

Постепенно овладев этим богатством визуальной информации, настойчивый рекрут наконец доходил до сокровенных тайн своего ремесла и, как правило, поступал в обучение к самой «фрейлейн доктор». Коды, шифры и другие уникальные хитрости были завершающими предметами обширной программы. Наряду с этим изучался курс «невидимых» чернил, способы их применения и изготовления, а также все прочие изобретения, трюки и средства, включавшие в себя оборонительную и наступательную тактику секретной службы военного времени.

Требовалось от 10 до 15 недель, чтобы довести до кондиции среднего кандидата согласно антверпенскому стандарту шпионской компетенции. В конце учебы «фрейлейн доктор», похоже, обрушивала на него весь вулканический поток своего патриотизма. Если он был немцем, она стремилась вселить в него собственную веру в сокрушительную победу, если нейтральным наемником или перебежчиком, она пыталась пробудить в нем как можно больше спортивной злости. Но в главном ее прощальные напутствия соответствовали правилам диверсионной сети секретных служб всего мира. Вот одно из ее наставлений: