это похороны и есть. Призраки на них – почтенные гости, но вот мертвецам из плоти, особенно гниющей, в этот день все равно положено оставаться в своих могилах.

Однако Ламмас придерживался на сей счет другого мнения. Он не только превратил всех жителей Самайнтауна в камень, но и окружил всю площадь охотниками Херна. Джек насчитал по меньшей мере тридцать таких, обряженных в белые простыни, подобных привидениям, пока брел к Ламмасу через площадь, и еще столько же – пока стоял напротив него и протягивал Первую свечу. И это не считая оборотней предателя-Ральфа и ковенских ведьм в острых шляпах с широкими полями, которые, очевидно, к Ламмасу тоже присоединились всем скопом. Теперь первые сторожили внешние улицы, восемью лучами расходящиеся от городской площади, а вторые – самих людей. Как и они, ведьмы не двигались, но гудели, подобно осиному рою, стоя посреди толп и удерживая чары.

«Эх, хорошо все‐таки не иметь головы!» – подумал Джек. Никто не знает, куда именно ты смотришь, и не видит, как ты неистово вращаешь глазами, подмечая вокруг важные детали. Джек даже задумался на секунду, а стоит ли ему вообще эту голову возвращать? В конце концов, на Ламмасе она тоже смотрелась неплохо.

Его голова. Это, Пресвятая Осень, все время была голова Джека! Немыслимо!

– Что произошло? – спросил Джек, и под этим он имел в виду все и сразу: как так получилось, что Ламмас стал носить ее вместо своей? Где тогда голова его? И где их братья? Что стряслось с ними всеми? Почему Ламмас стал таким? Что он собирается делать и для чего собрал вокруг всех этих людей? Зачем ему все это нужно?

Ламмас заговаривать не торопился, будто наконец‐то проглотил свой болтливый язык. Разметав в стороны от улыбающегося лица льняные кудри, он вдруг покачал головой – чужой, без спроса себе присвоенной… Так, все, хватит думать об этом! Джек передернулся и ущипнул себя за руку повыше Первой свечи, зажатой у него в ладони, пытаясь сосредоточиться.

– Нет-нет, сначала я, – зацокал Ламмас языком. – Мне нужно убедиться, что ты и правда помнишь. Скажи мне, Джек… Кто мы такие?

– Духи пира, – ответил он незамедлительно.

– А кто такие духи пира?

– Первые жертвы, принесенные в дар богам на праздники Колеса древними кельтами. Следовательно, мы тоже кельты. Точнее, были ими когда‐то…

– Правильно, правильно! – похвалил Ламмас, и Джек почувствовал себя как в школе, хотя никогда там раньше не был. Похоже, младший брат решил устроить ему настоящий экзамен. Сложил руки на груди и принялся ходить туда-сюда, покачиваясь, пока послушные ему покойники в костюмах – служители Дикой Охоты – что‐то таскали и устанавливали за костром, где стоял неработающий, высохший фонтан. Джек то и дело туда поглядывал, на какие‐то деревянные шесты и белые балахоны медиумов, неожиданно присоединившихся к охотникам и ведьмам. Правда, всего человек шесть или семь… Джек не смог заметить больше, покуда Ламмас опять загородил ему обзор и принялся сыпать новыми вопросами: – А сколько нас, духов пира, всего было, помнишь?

– Восемь. Я – старший, Самайн. Затем Йоль, Белтайн, Мабон, Остара, ты, Имболк и Лита.

– А что делал каждый из нас?

– Я душекосом служил, помогал душам заблудшим или привязанным к миру на тот свет отойти, эти оковы перерезал вместе с их тоской и болью. Йоль же прогоняет болезни из домов, несет избавление и рождение, но при этом злейшие морозы. Белтайн юношей и девушек венчает, красотой наделяет или отнимает ее. Мабон – в сон погружает растения, Имболк – пробуждает их, а Остара… Ох, мне правда всех надо перечислять?

– Ладно, а где мы жили?

– В хижине у того вязового леса, где Колесо нас выпускало после сожжения. Где‐то… Хм, – Джек вдруг оглянулся на ту тропу, которой пришел, мощеную бледным булыжником и ведущую к Старому кладбищу. – Где‐то здесь как раз и жили, верно? Да, точно, как я не понял сразу… Хижина Розы… Она сказала, хижину ее дедушке подарил некий дух из вязового леса. Та хижина когда‐то была нашей, а тем духом, должно быть, был кто‐то из наших братьев. Может, даже ты?

Улыбка Ламмаса дрогнула, и в этой дрожи, опустившей уголки его рта вниз, Джеку померещилась печаль. Их история, как сияющий витраж, который он сам же когда‐то разбил, медленно склеивались воедино, но трещины на ней все еще были слишком глубоки. От того, как упорно Джек пытался отшлифовать их пальцами, понять все до конца, тыква его гудела, пускай и была пуста. Джек потер ее по бокам от глаз, где предполагались виски, и вздохнул поглубже, смиряясь с тем, что сначала ему, как обычно, придется Ламмасу уступить. Ответить на его вопросы, чтобы он тоже хоть что‐то выложил.

– Поговаривают, будто в день Самайна всегда умирает чуть больше людей, чем в любой другой, – снова начал Ламмас таким тоном, будто рассказывал Джеку сказку. – Это правда. Знаешь, почему?

– Из-за меня, – прошептал Джек. – Ибо Самайн – Великая Жатва. Истинный сбор урожая.

– И что это значит?

– То, что я не контролирую себя. Забираю души всех без разбора, насильно их на ту сторону переправляю. Убиваю.

– Молодец, Джек! – хлопнул Ламмас в ладоши. – И для чего же нужна Первая свеча в твоих руках?

– В ней сила моя заточена. И воспоминания… Были. Я сам их вам отдал вместе с головой. Вот почему тушить свечу не должен был. Завет Имболка помнил, а его цель – забыл. – Джек сжал пальцами завитой ствол, чувствуя мягкие, податливые кости, действительно похожие на воск, и холод, от которого его руки покрывались гусиной кожей. Даже поднявшийся осенний ветер, гонящий красно-желтые листья по площади, не был настолько ледяным, как это бирюзовое пламя, которое словно становилось все меньше и тусклее с каждым его словом. – Вот почему ты хотел свечу добыть, но не так уж ради этого старался: тебе все это время не она была нужна, а я. Не удивлюсь, если ты и так всегда знал, где она находится. В конце концов, ты ведь мой брат.

Ламмас ухмыльнулся, будто Джек сделал ему комплимент, и пожал плечами, ненавязчиво его теорию подтверждая. Тем самым он дал Джеку понять: теперь наконец‐то его черед спрашивать.

– Почему ты просто мне все не рассказал? – Джек тряхнул тыквой, сбрасывая с нее капли заморосившего дождя, потекшие по тыквенным прорезям, как слезы. – Я ведь и так хотел все вспомнить! Почему не пришел? Почему не сказал сразу, кто ты такой и кто я?

– Вспомнить и хотеть вновь стать собой – не одно и то же. А ты должен был именно хотеть.

– Что это значит?

– Братец Имболк был умен, пожалуй, даже слишком, – произнес Ламмас, и Джек непонимающе склонил тыкву на плечо. – Может быть, я